– Тогда как в вашем письме утверждалось совсем иное, – резко повернулся к нему инквизитор. – Вы писали, что она уже мертва. Меня, честно сказать, удивляют ее размеры. Довольно мелка́ для дьяболика.

– А теперь, значит, вам и труп не по нутру? – взревел сенатор. – Говорю же, она угасала в течение нескольких недель.

Облаченная в просторное платье челядинки, скрывающее мускулатуру, я внимательно наблюдала из угла за инквизитором. Если бы он разгадал нашу уловку, я бы его убила. Оставалось надеяться, что до этого дело не дойдет. Смерть императорского посланца могла вызвать… некоторые осложнения.

– Вероятно, если бы ваше семейство с большим уважением относилось к Живому Космосу, – заметил инквизитор, – вы были бы избавлены от такой ужасной напасти, как солнечная болезнь.

Сенатор побагровел и уже набрал в грудь воздуха, чтобы дать ему отповедь, но тут в комнату вбежала подслушивающая за дверью матриарх и, упреждающе схватив мужа за руку, воскликнула:

– Вы совершенно правы, инквизитор! И мы бесконечно благодарны вам за вашу проницательность. – Она сладко улыбнулась.

Матриарх не разделяла желание мужа бросить вызов императору. Она еще в юности познала, что такое императорский гнев. Ее собственная семья находилась в оппозиции к правителю, и один из братьев заплатил за это дорогую цену. Сейчас матриарх, дрожа от тревожного нервного возбуждения, стремилась во что бы то ни стало успокоить высокого гостя.

– Я была бы счастлива, если бы вы сегодня поприсутствовали на нашей вечерней службе, инквизитор. Может быть, вы укажете нам на какие-то ошибки? – Тон матриарха так и сочился приторной сладостью, резко контрастировавшей с его обычно едкими нотами.

– С удовольствием, грандесса фон Эмпиреан, – любезно ответил инквизитор.

Он потянулся, чтобы приложить костяшки ее пальцев к своей щеке, но матриарх поспешно отстранилась.

– Пойду дам установку нашей челяди. А эту, – она небрежно кивнула на меня, – забираю с собой. Эй, ты! Идем.

Мне очень не хотелось покидать инквизитора. Я должна была следить за каждым его движением и выражением его лица. Но матриарх не оставила мне выбора: челядинка обязана следовать за хозяйкой.

Мы вышли из комнаты, оставив инквизитора наедине с сенатором. Матриарх прибавила шагу, и я за ней. По длинному коридору мы направились к кабинету сенатора.

– Это безумие, – пробормотала матриарх. – Настоящее безумие – так рисковать сейчас! Тебе полагалось сдохнуть прежде, чем сюда прибудет инквизитор, а не ходить тут следом за мной!

Я посмотрела на нее долгим, оценивающим взглядом. Ради Сидонии я умерла бы с радостью, но между жизнью матриарха и собственной выбрала бы свою.

– Вы собираетесь поведать инквизитору, кто я на самом деле?

Говоря это, я прикидывала, как именно ее убить. Один удар по затылку. Чтобы даже не пискнула, иначе на шум из своей комнаты может выглянуть Дония. Мне было бы неприятно убивать мать на глазах дочери.

Однако, в отличие от мужа, да и дочери тоже, матриарх обладала прекрасным инстинктом самосохранения. От звуков моего мягкого голоса ее лицо исказила гримаса ужаса, впрочем, исчезнув так быстро, что я даже подумала, не померещилась ли мне она.

– Разумеется, нет. Теперь правда прикончит нас всех.

Что же, матриарх останется жить. Напряжение в моих мускулах спало.

– А раз уж ты все равно здесь, – мрачно продолжила она, – будешь, по крайней мере, приносить нам пользу. Поможешь мне замести следы до того, как инквизитор обыщет комнаты моего мужа.

Это я могла.

Мы вломились в кабинет сенатора. Матриарх брезгливо приподняла юбки, пробираясь между завалами компромата. Попадись на глаза инквизитора хоть что-нибудь из этого – вся семья будет приговорена.

– Быстрее, – поторопила Матриарх, жестом приказывая мне собирать все в кучу.

– Отнесу в мусоросжигатель…

– Не надо, – горько усмехнулась женщина. – Мой муж воспользуется уничтожением этих предметов в качестве предлога, чтобы наворотить еще большее безумие. Просто спрячем все.

Она пошевелила пальцами в неприметной щели в стене, и часть пола отъехала в сторону, открывая тайник. Матриарх рухнула в сенаторское кресло и принялась обмахиваться ладонью, в то время как я сгребала в яму какие-то обломки компьютеров и микросхем для обработки данных.

Сенатор проводил здесь долгие дни, пытаясь спасти все, что еще можно было, и переписывая информацию в свою базу данных. Он с жадностью читал сохраненные материалы и часто обсуждал с Сидонией то технические чертежи, то научные теории. Все до единой – сплошное богохульство и оскорбление Живого Космоса.

Когда я сунула в тайник компьютер сенатора, матриарх подошла к стене и провела пальцем в укромном углублении. Пол закрылся. Я подвинула стол, прикрывая люк, выпрямилась и напоролась на напряженный взгляд матриарха.

– Там, в коридоре, ты собиралась меня убить.

Она смотрела вызывающе, словно ожидая, что я начну все отрицать. Но я, конечно, не стала.

– Вы знаете, кто я такая, госпожа.

– О, да! Отлично знаю. – Ее губы искривились. – Ты – чудовище, и мне хорошо известно, что прячется за этими холодными, бездушными глазами. Вот почему вас, дьяболиков, запретили: защищая одного, вы становитесь угрозой для всех остальных. Однако не забывай, что Сидония нуждается во мне. Я – ее мать.

– А вы не должны забывать, что я – ее дьяболик. Во мне она нуждается куда больше.

– Ты не представляешь, что значит мать для своего дитя.

Нет. Я не представляла. У меня никогда не было матери. Однако я точно знала, что со мной Сидония будет в большей безопасности, чем с кем бы то ни было. Даже с собственной родней.

– Хотя зачем я все это тебе объясняю? – Матриарх засмеялась неприятным смехом. – Ты разбираешься в семейных узах не больше, чем собака – в стихосложении. Впрочем, главное, что мы обе понимаем расклад. Сидония – добросердечна и наивна. Возможно, ты – единственное создание, которое поможет ей выжить за пределами этой крепости, в большом мире. Но тебе никому и никогда не следует говорить о том, что мы сегодня сделали.

– Никому и никогда.

– И если кто-нибудь заподозрит, что мы пощадили нашего дьяболика, тебе самой придется решить эту проблему.

При мысли об этом меня пронзил обжигающий, поистине праведный гнев.

– Решу. Рука не дрогнет.

– Даже если это будет значить… – Взгляд Матриарха сделался острым, как у хищной птицы. – Что начать нужно с себя.

Я не снизошла до ответа. Разумеется, я бы легко умерла за Сидонию. Она была для меня целым миром. Без нее мне незачем существовать. По сравнению с подобным кошмаром, смерть – это счастье.

Тем же вечером все домочадцы, включая челядь, собрались в прозрачном куполе гелиосферы на вершине орбитальной крепости. Как бы матриарх ни давила на мужа, тот обычно не посещал службы, разве что в присутствии гостей. Сегодня он явился на церемонию, однако даже не подумал скрыть от инквизитора дерзостную улыбку.