— Тогда идем, — кивнул крючконосый, и черные глаза его вспыхнули торжеством.

По узкой тропинке, вьющейся меж камней, все четверо быстро спустились к морю, где за скалой покачивалась на волнах большая, обшитая коровьими шкурами лодка — карра.

В глазах узколицего на миг отразился страх. Уж слишком велики были волны и слишком неказиста лодка.

— Неужто она доплывет до страны финнгаллов? — с ужасом прошептал он.

— Не переживай, Конхобар, — покровительственно похлопал его по плечу старший товарищ. — В страну северных дикарей мы отправимся на корабле одного из них — финнгалла Сигурда, того самого Сигурда, что гостил в Лиффорде у Эрика Железной Рубашки.

— Но возьмет ли он нас? И стоит ли так спешить? Я имею в виду северную страну. Быть может…

Крючконосый неожиданно разразился странным хрипловато-квакающим смехом. Скуластое лицо его покраснело, глаза презрительно сощурились.

— А ты что, Конхобар, забыл, как от моего лица передал Эрику восемь кумалов? — отсмеявшись, произнес он.

— Нет, не забыл. А! Так это были кумалы для Сигурда? Поистине ты мудр, о мой друид!

Друид самодовольно ухмыльнулся.

— Так поспешим же скорей к карре! — озаботился вдруг узколицый Конхобар. — Мне кажется, я слышу стук копыт со стороны Эмайн Махи. Не воины ли это владетельного господина Эохайда Уи Нейла, чтоб его поскорей сожрали могильные черви?

Друид внимательно всмотрелся в указанную сторону. И в самом деле, где-то наверху, на базальтовых плитах, заржали кони.

Махнув рукой, друид без лишних слов перебрался в карру. Конхобар одного за другим передал ему детей — кажется, это были его дальние родственники — и, отвязав лодку от камня, тяжело перевалился через борт.

Когда воины Эохайда Уи Нейла показались внизу, карра уже скрылась за серой пеленой дождя.

— Недаром я молил вчера о дожде самого Крома Кройха, — довольно произнес друид. — Не отвлекайся, Конхобар, греби чаще, — тут же добавил он. — Иначе мы разминемся с Сигурдом.

Вот этого он мог бы и не говорить — Конхобар и так орудовал веслом, как корова хвостом, отгоняющая слепней в жаркий июльский полдень. Не очень-то хотелось ему — младшему жрецу — попадать в лапы к властелину Улада Эохайду Уи Нейлу, провозгласившему себя светочем христианства. Еще хуже было бы попасть в плен к епископу Тары, после всего того, что они там натворили с Магн Дуль Бресал… Магн, кстати, тогда, похоже, так и не спаслась. Жаль, красивая была девка, правда, своенравная, словно молодая необъезженная лошадь. Попытался как-то пристать к ней Конхобар — так всю щеку расцарапала, а на шее до сих пор полосы от ногтей. Кошка — не женщина, а еще жрица богини Дану!

Младший жрец скривился, украдкой ощупывая шею. Младший жрец… Всего лишь младший… Эх, был бы жив отец!

— Щупаешь, хорошо ли тебя пощипала красавица Магн? — расхохотался крючконосый, и Конхобар вздрогнул, в который раз уже поражаясь необычайной проницательности хозяина, друида Форгайла Коэла. Форгайл Коэл — Тощий Форгайл, — это имя значило многое для поклонников старых богов по всей Ирландии — от лесного Манстера до гор Улада и от лейнстерских лугов до красных скал Коннемары. Четыреста лет прошло с тех пор, как крестил Ирландию святой Патрик, поблекли за это время старые боги, а от былой власти жрецов-друидов остался только пшик. А ведь когда-то знаменитый друид Конхобар Катбаду (в его честь и был назван узколицый) правил половиной страны. Прошли давно те времена, канули в глубины моря, откуда вышли некогда воинственные племена Фир Болг. Первыми предали старую веру аристократы, посчитав, что хватит делиться властью с друидами. За аристократами потянулись и прочие, и вот уже Ирландия считается наихристианнейшей страной, и лишь одни названия свидетельствуют о прежних богах: Тара — священная столица Ирландии — теперь там архиепископство, Келл-Дара — «Храм из дуба» — самый почитаемый в Лейнстере храм богини Бригиты — теперь святой Бригиты, — давно уже выстроен там монастырь, недавно, говорят, все-таки сожженный дубгаллами-норманнами. Велика была сила друидов — много тайных знаний хранили они и многое умели использовать. Однако за четыреста лет совсем другой стала Ирландия — нет в ней теперь ни почтения, ни уважения к друидам, нет и страха. Хитрые монахи переделали старых богов в святых — словно испокон веков так и было, ну уж, если и не испокон, то со времен святого Патрика точно! Много монастырей в Ирландии, куда больше, чем в какой иной стране, было бы и больше, если б не свирепые северные язычники — дубгаллы и финнгаллы, — однако и те, хоть пока и сжигают обители, да все чаще приходят христианские проповедники и в их страны. Да и боги их — Один, Тор, Локи — слишком известны, слишком близки кельтским богам ирландцев. И сами-то норманны — так зовут финнгаллов в стране франков — дома у себя не сидят, шастают по морям на своих драконьх лодках, дело ли им, что там у них, в собственной стране, происходит? Морской народ, кочевой, несерьезный… Нужен оседлый народ. Молодой, не испорченный ни Константинополем, ни Римом. Такой народ можно будет обратить в свою веру, не силой, исподволь, выдавая своих богов за чужих, а привезенные кровавые обряды — за изначально присущие. Есть такая страна, далекая, лесная, где зимой дуют сбивающие с ног ветра, становятся твердыми озера и реки, а с неба падают на землю замерзшие капли воды, белые, холодные, сверкающие, словно волшебный камень Лиа Фаль. Лиа Фаль… Камень, струящийся сиреневым светом, дающий силу… Так и не удалось тогда выкрасть его из Тары, сами еле ноги унесли, а Магн Дуль Бресал — женщину-кошку, — похоже, поймали. И сидит она теперь в монастырской темнице, надеясь на помощь дружка своего, Конхобара. Зря надеется. Конхобар больше о собственной шкуре думает. Спору нет, Магн девка красивая, да уж больно в монастыре Келл-Дара стены крепкие, а монахи… это ж богатыри, вроде Кухулина, а не монахи! Рыжие, откормленные, мордастые, кулаки — что кузнечные молоты. Ка-а-ак дадут по башке — второй раз в монастырь не полезешь! Даже финнгаллы-викинги, уж на что народ жадный до битвы, и те в Келл-Дару не суются. Правда, говорят, пробовали когда-то. Мало не показалось. Именно там и пробило пущенное копье легкое Сигурду ярлу, что искал в молодые годы удачи в Эйрине. Пока молод был, и не вспоминал Сигурд о ране, зажила, казалось… А вот как пришла старость, все чаще задыхаться стал ярл, все хуже себя чувствовал и даже начал подумывать о почетной смерти в бою. И нашел бы такую смерть, как не найти? Но удержал его сын, Хельги, младший и единственный. Четверо сыновей было когда-то у Сигурда, как на подбор красавцы: Ивар, Эйрик да Хаген с Хельги. Ивар погиб в Нортумбрии, в походе с Рагнаром Мохнатые Штаны, знаменитым конунгом, геройски умер, как и подобает викингу. Эрик с Хагеном сложили голову в земле франков, в жестокой схватке с воинами лысого короля Карла. Остался один Хельги. Младший. Два года уже как стал Хельги воином и видел уже четырнадцать зим. Ради него и задержался старый Сигурд на этом свете, как ни хотелось ему в Валгаллу! Так решил: вот изучит Хельги всю воинскую премудрость, покажет себя, станет настоящим вождем-хевдингом, тогда можно и о Валгалле подумать. Пойти с сыном в последний бой и умереть с честью, так, чтоб рассказывали потом скальды, как умер старый Сигурд и как сын его, молодой конунг Хельги Сигурдссон, устроил по этому случаю торжественную и пышную тризну, такую, что целую неделю не было трезвого человека во всей Норвегии, от Вика до Халогаланда!