эти дыры? – отмахнулся Шан Цинхуа. – Ведь читателям нужно совсем другое: всех сестричек – по постелькам, всех злодеев – по могилкам. Начнёшь писать что-нибудь, что читателям, может, ещё и не зайдёт, – труд тяжёлый, а толку чуть. Я всего лишь хотел кое-как сводить концы с концами – а если бы мои подписчики соскочили, мне бы жрать было нечего, так-то, братец Огурец. Жизнь сетевого писателя – это тебе не сахар.

«Да уж, Сян Тянь Да Фэйцзи, ты мастер лихо обрубать сюжетные линии – а теперь эта въедливая Система заставляет меня методично заполнять все эти твои позорные сюжетные дыры!»

– По правде говоря, мне бы всё равно пришлось это сделать, – продолжал рассуждать Шан Цинхуа. – Видишь ли, согласно моей оригинальной задумке, кровь Тяньлан-цзюня чище, чем у Бин-гэ, а это значит, что и его боевые способности куда круче, к тому же он прославился куда раньше своего сынули, да и вообще по степени крышесносности мог дать Бин-гэ сто очков вперёд. А теперь сам посуди: стоящий неизмеримо выше всех прочих, насмехающийся над всеми тремя сферами и всё в том же духе, да ещё и обладающий трагической предысторией, которая не может не тронуть сердце, – сущий Марти Стю[13], верно? А если бы читатели решили, что он оспаривает первенство Бин-гэ, и погнали бы волну хейта, что бы я тогда делал? Кому, как не тебе, знать, насколько лютыми могут быть его фанаты: с них сталось бы как утопить меня в потоках яда, так и намертво перекрыть поток донатов.

Рука Шэнь Цинцю повстречалась со лбом. Теперь-то, благодаря откровениям великого эксперта Самолёта, он начал волноваться не на шутку: если Тяньлан-цзюнь и вправду освободится из заточения, сумеет ли Ло Бинхэ с ним совладать?

Однако, если взглянуть на это с другой стороны, быть может, получится использовать отца, чтобы сдерживать сына? Но Шэнь Цинцю немедленно придушил эту опасную мысль в зародыше: если вздумаешь связаться с персонажем, о котором знаешь только то, что цели его предельно далеки от праведных, то не удивляйся потом, когда помрёшь, сам не зная от чего.

Не подлежало сомнению лишь одно: такого таланта, как Сян Тянь Да Фэйцзи, их поколение ещё не знало! Придя к этой мысли, Шэнь Цинцю решительно опустил ладонь на столешницу.

– Лучше тебе быть со мной полностью откровенным! Выкладывай, что ты там задумал, но потом забросил, поменяв сюжет на полпути, – всё по списку. И прежде всего – самое важное!

– Ну, я уж не знаю, важно это или нет, – замялся Шан Цинхуа, – могу лишь сказать, что там было кое-что связанное с тобой… Вернее, с Шэнь Цзю. Прежде мне было как-то неловко об этом заговаривать…

У Шэнь Цинцю при этих словах волоски на загривке встали дыбом. Учитывая выдающиеся качества Сян Тянь Да Фэйцзи, едва ли стоило ожидать от него сколько-нибудь нормальной предыстории для главного злодея!

– Валяй. Я уж как-нибудь справлюсь, – пробормотал Шэнь Цинцю, обхватив голову руками.

Получив отмашку, Шан Цинхуа тут же с воодушевлением бросился излагать свою творческую концепцию:

– У меня было немало идей относительно личности Шэнь Цинцю. На самом деле я надеялся, что смогу развить его в многостороннего, как следует проработанного персонажа: пусть он и гнусный злодей до мозга костей, у него были причины, которые довели его до такой жизни, а также и свои достоинства. Однако читателям это на фиг не сдалось: стоило мне начать двигаться в этом направлении, как они принялись наседать на меня в комментах. Почуяв, куда ветер дует, я тотчас превратил его в плоского опереточного злодея[14]. Но на самом деле он…

Шэнь Цинцю весь обратился в слух, но тут до него снаружи донеслось стройное приветствие прислужниц:

– Господин!

Воистину, он не мог выбрать более неподходящего времени для визита!

Переменившись в лице, Шан Цинхуа подскочил на три чи[15] от земли, словно у него вдруг штаны загорелись. Устремившись к задней двери, он бросил через плечо:

– Явился твой герой, вернёмся к этому вопросу малость позже – в общем, не сейчас!

«Куда же ты!» Шэнь Цинцю вытянул руку[16], силясь задержать товарища по несчастью. «Засунь-ка своё “малость позже” знаешь куда! Это ещё хуже того избитого клише, когда свидетель, едва выдавив: “Убийца – это…”, харкает кровью и умирает!»

Занавес цвета цин вновь приподнялся, и в комнату, склонив голову на пороге, вступил Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю тотчас натянул на лицо невозмутимое выражение, однако скрыть недовольство от того, что жизненно важный разговор столь грубо прервали, не удалось. Взгляд Ло Бинхэ скользнул по Сюя в руках учителя, чтобы затем подняться к его лицу.

После непродолжительного молчания он решился взять на себя инициативу:

– Похоже, за эти несколько дней учитель так и не улучил момент, чтобы вкусить хоть немного отдыха.

Слово «отдых» немедленно вызвало в мыслях Шэнь Цинцю ассоциации со сном, а те – совершенно непрошеные воспоминания о неуклюжих попытках утешить Ло Бинхэ в последнем сновидении, отчего ему сразу же захотелось сгореть со стыда. Потирая переносицу, он пробормотал:

– Будь я способен при этом обойтись без снов, с радостью бы отдохнул.

При этих словах ресницы Ло Бинхэ слегка опустились. Наконец, будто набравшись решимости, он сдавленным голосом произнёс:

– Хоть тогда в Царстве снов я и вправду кое в чём обманул учителя, чувства, которые я проявил, не были фальшивыми.

– Ло Бинхэ, я больше не могу понять, где в твоих словах правда, а где – ложь, – вздохнув, признался Шэнь Цинцю. – Так что можешь не затруднять себя объяснениями.

На самом деле Ло Бинхэ из сна был ему куда милее. Хоть он и не утратил ауру главного героя, тот Ло Бинхэ казался настолько ранимым и несчастным, что у кого угодно сжалось бы сердце, – даже такой завзятый натурал, как Шэнь Цинцю, при виде этого хорошенького личика не мог не проникнуться к нему сочувствием. Вот только чем больше жалости он ощутил тогда, тем сильнее было ранено его самолюбие, когда он понял, что всё это лишь игра. В том сне, услышав заверения Ло Бинхэ, что он непричастен к событиям в Цзиньлане, Шэнь Цинцю готов был поверить ему процентов на девяносто, но вот теперь доверие недотягивало и до десяти.

Кровь бросилась в лицо Ло Бинхэ, слегка окрасив щеки розовым.

– Всё, что волнует учителя, – это моё притворство, – подняв взгляд, холодно изрёк он. – Но ведь если бы не оно, боюсь, сейчас мне не представился бы шанс перемолвиться с ним хотя бы словом.

При этом его пальцы бессознательно