Видимо, аппаратуру внутри лабораторного комплекса постигла та же участь, а это уже серьезная неприятность. Оборудованная, цивилизованная территория в один миг превратилась в никчемное место. Эйнштейну все это разгребать. Не завидую.

– Пойдем, женщина, – говорю Натали. – Начальству нужна помощь, сделаем начальству красиво.

Она кивает на Жужу: куда, мол, ее?

– Отведешь в лабораторию? – спохватывается Эйнштейн, адресуясь к Леденцу.

Тот сереет лицом и вымучивает:

– Илья, да тут, это… как бы сказать…

– Ах, да, – вспоминает Эйнштейн. – Вы же не сошлись характерами. Ладно, я сам отведу.

Девчонке на вид не больше десяти лет, а уже сложившийся, сильный аномал. Хотя кто ее знает, может, на пик возможностей еще не вышла. Где он, этот пик, у таких, как она… у таких, как я… как моя Натали… Я, например, только в пятнадцать осознал себя «дитем сталкера» (спасибо Эйнштейну), а способности по-настоящему развил в шестнадцать, уже в России. Ну да бог со мной, не про меня речь.

– Кстати, успели ее протестировать? – спрашиваю Натали. – Какой у нее «тотем»?

– С «тотемом» засада. Илья считает, что из головоногих, каракатица или кальмар.

– Скорее каракатица, – вставляет Эйнштейн. – У каракатиц фотогенные клетки разрежены, а у кальмаров спрессованы.

Натали фыркает.

– И к какому классу отнесем ее глаза?

– Отнесите лучше куда-нибудь свои жопы, – мгновенно реагирует чудо-ребенок. – Хоть в класс, хоть на толчок.

Смотрит этак простодушно, с невинной миной на мордочке.

Эйнштейн морщится, а Натали смеется. С ней все понятно, сама когда-то была такой (такой не в смысле глаз и прочих физических особенностей Жужи – так же безбоязненно хамила взрослым).

Грубости, которыми наша гостья иногда украшает речь, мило контрастируют с ее наивно-детским видом. Жужа – натуральная блондиночка, ее редковатые волосы заплетены в две тоненькие косички. Беспризорница, маугли Зоны, а следит за внешностью. Наверное, испытывает потребность ощущать себя красивой, словно нормальная девочка, – это обстоятельство, кстати, говорит в ее пользу, а нас, сотрудников Вивария, успокаивает. Нормальность в психологических проявлениях сильно облегчает как адаптацию подопечных, так и контроль над ними.

Уникальные глаза, о которых упомянула Натали, скрыты за толстыми стеклами. Девочка носит большие круглые очки, совершенно ей не нужные, причем линзы предпочитает от дальнозоркости. Если увидеть ее без очков, станет понятно, зачем она уродует себя.

– По-по-покажи чё-нить, – подает голос Зайка-Мурат. Одеваться он не стал, только накинул на плечи полотенце. Наверное, надеется, что начальство передумает и в воду ему залезть-таки разрешит.

Жужа благожелательно хихикает. А чего, ей не жалко, можно и показать. Над ее оголенным плечиком (бретельку майки она привычным жестом сдвигает, чтоб не мешала) проявляется в воздухе – словно из ниоткуда – здоровенная пчела, нервно бьющая перепончатыми крыльями. Живая картинка – яркая и объемная. На загляденье. В пчеле, правда, мало приятного – мутант, жуткое исчадие Зоны, совсем не похожее на обычное насекомое из мирных мест. Но малолетняя аномалка, наверное, других и не видела… Это иллюзия, конечно. Девчонка выпустила аэрозольное облачко, дисперсная фаза которого состоит из биолюминесцентных клеток, управляемых ее же собственным электромагнитным полем. Я бы в случае необходимости мог вмешаться и разрушить мультик, что для меня не сложнее, чем, к примеру, дистанционно воздействовать на мобильник, но зачем? Пусть покрасуется перед Муратом, тем более что иллюзия вполне себе мила и безвредна…

Это сейчас – мила и безвредна. Однако чем-то подобным Жужа пару дней назад зачаровала Леденца до такой степени, что он сутки выполнял приказы маленькой ведьмы и в конце концов привел гостью в Новую Голландию (привел – лишь в том смысле, что показывал дорогу). Ясно, почему железный сталкер до дрожи ее боится.

– Там тетя, – внезапно произносит Жужа и показывает рукой.

Виртуальная пчела тут же растворяется на солнце.

– Что за тетя? – мы спрашиваем в три голоса.

Она снимает очки. Глазищи у нее… да, это что-то. Широкая оправа плюс линзы все-таки скрадывают не вполне человеческий (мягко выражаясь) вид, а так было бы трудно привыкнуть.

У Жужи – «птичье зрение». Глаза не просто навыкате, как, скажем, у людей с больной щитовидкой, а выдаются вперед и вбок. Угол обзора – до двухсот сорока градусов. Радужка пепельно-серая. Зрачки совершают моментальные движения, реагируя буквально на все, причем независимо друг от друга. Даже чисто внешне это впечатляет, но если к тому же знать, что зрение у девочки многофокусное, что монокулярным или бинокулярным оно становится по желанию и что в сетчатке у нее имеется четыре вида цветочувствительных клеток, а не три, как у всех…

– Там, на крыше, – показывает Жужа на здания, тянущиеся вдалеке, по другому берегу Адского канала. – Стоит, смотрит на нас. Странная какая-то…

Отсюда, само собой, никакой «странной тети» нам не видно, слишком далеко. Эйнштейн хватается за свой бинокль. Мой остался в Доме коменданта, в моем кабинете, так что я живо сдергиваю оптику с Леденца, он и пикнуть не успевает.

Смотрим, ищем, никого не находим.

– Ушла, – констатирует Жужа и вздыхает с завистью. – А волосы, какие ж у нее волосы… Хочу такие.

Она печально вздыхает, машинально касается своих «мышиных хвостиков»…

Может, всего лишь детские фантазии? Придумала себе маму, которой у нее нет, или воображаемую подругу с волосами, каких у нее никогда не будет, а мы с Эйнштейном понапрасну насилуем зрение и оптику?

Разобраться не успеваем: слышим странный звук, похожий на стон. Натали держится за голову, мучительно морщась. Я подскакиваю к ней:

– Что такое, малыш?

– На мозги все давит и давит. Еле терплю. Как будто снова в Чернобыле.

– И ты молчишь?! – взвивается Эйнштейн. – Дура!

– Чернобыля давно нет, схлопнулся! – кричит она в ответ. – Откуда давление? Я думала – это Лоскут шибанул, но до сих пор не проходит, зараза… наоборот, усиливается…

– На что похоже, детка? – торопится спросить Эйнштейн. – Можешь описать?

– На атаку контролера. Ну, бред же… откуда тут контролер… главное, сильный, сука…

Сказала она это, и я сам вдруг осознаю, что испытываю примерно то же, только в стертой форме. Мозги мои и правда что-то прессует. В чернобыльской Зоне говорили – ментальное давление. Было дело, Натали однажды столкнулась с тварью, прозванной контролером и обладавшей уникальными способностями подчинять чужую волю, – тогда разошлись при своих, встреча закончилась вничью, но сейчас-то? Где Чернобыль – и где Санкт-Петербург?!

Смотрю на Эйнштейна и вижу – его посетили те же мысли, те же ощущения.