маленьким седовласым старичком. Почувствовав к нему неприязнь, он решил пройти мимо, но художник его заметил и окликнул. Антону пришлось остановиться.

– Антон Сергеевич, вы, верно, с Верой решили поговорить. И вижу, что разговор ваш получился не таким, какого вы ожидали. Ну да Бог с ним. Это не моё всё-таки дело. Я вот что вам хочу сказать… В следующую пятницу наши посиделки не состоятся.

– Это почему же? – с одной стороны, Антону даже как-то полегчало на душе от такой вести.

– Осипенко Степана сегодня арестовали. И ко мне с утра нагрянули из ЧК. Всё расспрашивали, что да почему… Откуда этого знаю, откуда того… Что за собрания у нас проходят на Невском… Какова цель. Вас, верно, дома они не застали, а, уверен, тоже искали. Может, вам было бы лучше перекантоваться пока где-нибудь у знакомых, пока дело со Степаном не утрясётся?

Степана все называли Молчуном, потому как на собраниях он редко когда вставлял своё слово, всё больше внимательно слушал либо витал где-то далеко в своих мыслях. Он был композитором, подрабатывал тапёром в кинотеатре, иногда его приглашали на Бассейную в Дом литераторов, где композициями его восхищался Александр Грин. Когда Степан произносил его имя, многим слышалось «Григ», и ему это особенно нравилось, ибо никто из вежливости не смел уточнять.

– А в чём обвиняют Степана? – Антона это известие и впрямь расстроило.

– Да кто ж знает… Контрреволюционная деятельность. Это как водится. Не ходите сейчас домой. Не стоит.

– Да бросьте, Вадим Алексеевич. Что ж я как пацан нашкодивший буду бегать. Никакой вины я за собой не имею. Что будет, то и будет.

– Ну как знаете, – заключил Трецкий и протянул товарищу для пожатия руку.

3

День, не задавшийся с самого утра, продолжил преподносить Антону сюрпризы. Дверь его квартиры оказалась открытой, а за нею он обнаружил двух незнакомых людей, раскладывающих по общей зале свои вещи. Это были женщина – лет тридцати, более чем в теле и с огромной до карикатурности грудью – и мужчина, лучше даже сказать, мужичок – относительно дамы щупленький, с редкой бородкой и оттопыренными ушами. Женщина смотрела на Антона снисходительно, а мужичок потерянно сидел на диване, опустив руки и уставясь в пол, где в беспорядке были развалены распотрошённые чемоданы.

– Здрасьте, – громко сказала женщина. – Марья Иванна. Это я.

Мужичок лениво взглянул на Антона выцветшими голубыми глазами и только кивнул головой, то ли в знак приветствия, то ли подтверждая, что женщина говорит правду.

– Антоня, – показывая пальцем на мужичка, представила его «Марья Иванна». – Тёзка ваш, Антон Сергеевич. Говорит мало, спит долго, по профессии сапожник, по призванию дятел.

– Ну… – слегка разведя руками, обиженно проговорил мужчина. – Маша… Ты это…

Маша звонко расхохоталась.

– А что? Стучит своим молоточком с утра до ночи. Чем же не дятел? Ну что ты, Тузик, я же любя.

Антон уже совершенно ничего не понимал. Может, квартирой ошибся?

Марья Ивановна, словно подслушав эту его мысль, решила всё разъяснить:

– Да вы, Антон Сергеевич, не удивляйтесь. Сейчас ведь везде так. Все дома, в которых комнаты есть пустые, уплотняют. Мы же не по своей воле вломились в вашу квартиру. В жилсовете нас сюда и распределили. И поскольку нас трое – Колька, сын, в ремесленном сейчас на занятиях, – то заняли мы, уж не обессудьте, большую. Ну не в маленькой же нам втроём? Вы о вещах своих не беспокойтесь. Уж что-что, а на счёт этого люди мы честные, будьте уверены. С утра ещё милицейские заходили, искали вас. Натворили чё? Слыхала я, вы недавно из-за границы…

Антону сделалось совсем дурно. Разболелась голова и даже подташнивало слегка. Поскольку незваные новосёлы уже всё о нём знали и сразу решили расставить приоритеты, в которых Антону отводилась роль всего лишь статиста, то он и не посчитал нужным вообще что-либо спрашивать или требовать объяснений. Как и мужичок минуту назад, он просто кивнул головой, развернулся и вышел.

Первым делом он направился в жилсовет. Там ему доложили, что по новым правилам, поскольку пустующих комнат в Петрограде после военных действий, испанки и голода теперь слишком много, следовало всем жилсоветам их заселять, в особенности уделяя внимание семейным. И вообще, хозяйку, чью квартиру снимал Антон, никак не могут найти, а это уже совсем непорядок, и, возможно, если она так и не отыщется, то вообще и самого Антона могут оттуда попросить, потому как он элемент неблагонадёжный – шастает по заграницам, и ЧК приходило навести о нём справки. Антон Сергеевич напрасно пытался объяснить, что он физик и преподаватель в Первом политехническом, и что учёные из этого института известны по всей Европе и тем самым укрепляют престиж новой России в глазах мировой общественности. Да и вообще, у него есть невеста, с которой они на законных основаниях занимают жилплощадь, просто сейчас Верочка отлучилась на некоторое время по важным делам, и потому пра̀ва никакого никто не имеет их уплотнять.

– А вот насчёт прав я бы с вами поспорил, – заключил председатель жилсовета, – потому что права̀ тут имеются в сложившейся ситуации у одного только меня. И я не знаю, как там и что в Европе с вашим престижем, но здесь ваш авторитет ничем не больше, чем у Марьи Ивановны.

Антону авторитет Марьи Ивановны увиделся в виде грудей, и это охладило его желание к дальнейшему выяснению прав и полномочий.

– А вообще, – чуть успокоившись, добавил председатель, – если бы вам удалось каким-либо образом разыскать хозяйку и документально подтвердить её согласие на ваше дальнейшее проживание, то… И ещё не мешало бы для полной наглядности и, так сказать, для весомого аргумента заключить брачный союз с вашей невестой.

Последняя мысль председателя показалась Антону особенно интересной. Это же был выход! Пусть даже они заключили бы и фиктивный брак, ведь это на какое-то время могло бы вернуть ему Веру! Он был уверен, что ради спасения хоть и бывшего, но всё-таки друга она ему не откажет, такая уж у неё натура, несмотря на то, что к самому институту брака девушка с недавних времён относилась более чем критично. А там уж кто знает… Может, отношения их ещё могли бы быть как-то реанимированы?..

Адрес, по которому три месяца тому назад отбыла хозяйка, у Антона имелся. Это где-то за Уралом, на берегу Енисея, городок назывался Маклаково. Но ни улицы, ни дома в адресе означено не было. Уехала она туда по случаю болезни двоюродного брата, у которого оставалась малолетняя дочь; необходимо было за ней присмотреть, а если случись беда, то и взять на воспитание, чтобы, не дай Бог, не определили её в какой-нибудь интернат. Хозяйку звали Таисия. Отчества её Антон не знал, сама же она и не велела по отчеству её величать. Женщиной Таисия была спокойной, на вид лет сорока или чуть больше, симпатичной и доброй по натуре. Непременно следовало её найти. Во-первых, для того чтобы не мозолил глаза «авторитет» Марьи Ивановны, во-вторых, чтобы обрести шанс на продолжение отношений с Верой, и, в-третьих, – от греха подальше от разыскивающих его «милицейских». Был и ещё один веский повод: Леонид Алексеевич Кулик, с которым они познакомились ещё в 1911-ом в Уральской радиевой экспедиции, в следующем мае планировал научную поездку на Подкаменную Тунгуску (впервые со времён падения метеорита!), куда лично пригласил для радиологического исследования и Антона. Предприятие предполагалось не то чтобы не из лёгких, а не иначе как на пределе физических возможностей среднестатистического учёного. Было бы неплохо лишний раз вспомнить, что такое сибирская тайга, поскольку Англия изнежила Антона и заставила подзабыть, что по чём в этой нелёгкой жизни. Впрочем, Веру в этом списке лучше было бы поднять до пункта «во-первых». Путь, конечно,