удивительном перемещении из Ачинска в Тамбовскую губернию. И более того, о перемещении из весны в глубокую зиму! Только уже внутри, в плохо отапливаемой и сырой зале, игумен заговорил:

– Как величать прикажете?

– Антон. Сергеевич, если угодно.

– А меня Фёдор. Но вы, верно, уже слышали. А можете звать отец Анатолий, так будет мне ближе. Зачем солгали курьерам про Челноковку?

– Ох, у меня к самому себе вопросов не меньше, полагаю, чем и у вас. И самогонка тут ни при чём. Вы не подумайте, что я умом тронулся, но я должен у вас спросить – какой сегодня день и… год?

Игумен поправил на груди крест и нахмурился, снова погрузившись в какие-то свои мысли.

– Восемнадцатое декабря сегодня. Год 1921-ый.

– Не может!.. – только и воскликнул Антон. – Так же такое быть-то могло?!

– Ну, по моему разумению, самым естественным образом, день за днём. А у вас, я вижу, провал во времени?

– Да тут не только во времени. Во всём провал, – и Антон рассказал всё то, что смог вспомнить в избе, ничего не придумывая.

Внимательно выслушав его, отец Анатолий заключил:

– Напрасно вы полагаете, что я могу счесть вас не в своём уме. С чудесами мне дело приходится иметь по долгу своей службы. А промысел Го̀спода он таков, что порой в обыденные представления не укладывается. Да и не один вы, кому случалось пропасть в овраге. Положим, не в том, у Варвары, но есть и другие. Про Волосов овраг приходилось когда-нибудь слышать?

– Нет.

– Ходит тут такая легенда.

– Что за легенда?

– Да вот как и вы в той истории, которую, как говорите, выдумали в избе, двое крестьян возвращались ночью домой из соседнего села, Архип Кузьмин и Иван Бочкарёв их звали. Зашли в овраг, и туман там был вот прямо как ваш. Казалось им, что недолго они плутали, но в деревне своей оказались только двадцать лет спустя.

– Неуж правда?

– Правда или нет, лично не проверял. В «Московских ведомостях», на которые все ссылаются, статьи такой не нашёл. Засомневался. Да и поспрошать было в Коломенском не у кого, потому что историю знали все, а очевидцев, как водится, никто. Но вам в теперешнем положении другого объяснения для себя не сыскать.

– Это верно. Выходит, мне ещё повезло, что только на полтора года несостыковка?

– Выходит так. И ещё одно сомнение моё вы утвердили… Вчерашним днём из Сарова я вернулся. Присутствовал на вскрытии раки преподобного Серафима… Эти двое, в избе… В правописании упражнялись. А в документе том подробнейшая опись всего, что при вскрытии обнаружилось. Я тогда ещё грешным делом поймал себя на мысли, что не Серафим вовсе в той раке. И отцы тамошние весьма странно себя вели. Не мудрено, конечно. Такое кощунство… Осквернить святыню да потом ещё выставить её на всеобщее обозрение да в осмеяние отвернувшихся от Господа… Теперь немало таких, церковь нашу вон по кирпичику разбирают. Стало быть, от страху могли и положить в раку чужое тело, прознав, что для вскрытия восьмой отдел во главе с Красиковым пожалует. Знали, что гроб пуст. Обвинили бы их в сокрытии тела. А там могли бы и расстрелять, дело-то ведь громкое. У этих не заржавеет.

Игумен продолжал поправлять на груди крест, словно пытаясь его укрыть. Чувствовалось, что вовсе не эта история про овраг более всего смутила его, а что-то совсем другое.

– Вас, я вижу, отец Анатолий, в моём рассказе что-то другое побеспокоило, отнюдь не моё путешествие через время?

Священник ещё немного помолчал, всё более хмуря лоб, и наконец решился спросить:

– Вы имя одно упомянули. Перед тем, как в Ачинске сойти на вокзале, вы беседу с одним человеком имели…

– Да. Семён Алексеевич. Артемьев, кажется, фамилия его была.

– Боюсь, теперь ваша очередь счесть меня сумасшедшим. Но по всему получается, что это брат мой, Сёма… покойный.

– Вот как? Соболезную, честный отче.

– Думаю, вы не совсем поняли, Антон Сергеевич. Он пять лет уже как преставился. А это получается, что вы беседовали с ним в то время, когда он уже был похоронен мной вот тут, неподалёку, верстах в десяти от села, в лесу. Брат в Енисейске, о котором он говорил, это, стало быть, я. Год назад я покинул монастырь и последовал сюда, к брату, который отшельником решил стать, оставив здешний приход.

– Тогда я совсем уже ничего не понимаю, – растерялся Антон.

– Не спроста вы здесь оказались, а по воле Божьей. Весть эту вам надлежало донести до меня. Семён человеком был праведным, хоть и с характером. И скончался не по своей воле. Дезертиры на него в лесу натолкнулись, думали чем поживиться, ну, и поглумиться над святым человеком не преминули по природе своей сатанинской натуры. Господи, прости… Господи, прости… Избили шибко и к дереву поперёк шеи привязали. Я на третьи сутки только полуживым его застал. За ним медведь ухаживал, с которым Сёма сдружился. Мёду ему приносил, но напоить не умел. Верёвку пытался грызть, но не далась она ему, да и шею прихватывал, так что Семён стонать начинал от боли. Не смотри, что зверь. Другой зверь человечнее прочих будет. Тех двоих, дезертиров, он в версте от хижины Семёна нагнал. И пистолетики не помогли. Поначалу я на их тела наткнулся, рожи у них обглоданы были. Пару дней ещё в горячке пролежал брат, а потом Богу душу и отдал. И в последний путь его проводили вот только мы с тем медведем. Тот не тронул меня, знал, что брат привечает. Побоялся я, что косолапый попытается из земли брата достать, потому яму прямо в избе копал, и дверь потом камнями переложил. Да и не изба то, а так, больше шалаш. Но крепко был сложен, не думаю, что животному будет под силу его порушить. Вы вот что, Антон Сергеевич… Вам всё равно обдумать много чего нужно. А потом документы выправить как-то, одёжкой обзавестись, деньгами. Вы до апреля пока у меня перезимуйте. Работы я вам найду, так что не пропадёте. А в апреле мы с вами на Сёмину могилу наведаемся. Хочу убедиться, что она пуста, ежели он воскрес. Что скажете?

Пережитое Антоном за последние трое суток не оставляло других вариантов, кроме того, который предложил отец Анатолий. Действительно, многое необходимо обдумать, и хлопотам бытовым конца и края пока даже не представлялось.

– Благодарю вас, отец Анатолий. Вы правы. Так и поступим.

6

11 апреля, за пять дней до Пасхи, Антон получил долгожданное письмо от Веры. Сам он писал ей беспрестанно, во всех подробностях излагая свои злоключения, и уже было отчаялся дождаться ответа, но этот день всё же настал. Вернее, утро, такое же солнечное, как и его чувства, всё в блестяшках оттаявших лужиц и в призывном гомоне первых весенних птиц.

«Здравствуй, Антон! – писала Вера. – Извини, что так долго тянула с ответом. Суеты много в Петрограде, ты даже не представляешь. Всё волнуется, всё кидается из стороны в сторону, как на палубе корабельной в шторм. Эта новая экономическая политика… Столько возможностей маячит перед людьми. Но тут, конечно, надо особенную иметь жилку, не для меня писано. Землю наконец в полное распоряжение отдали крестьянам. Пока, конечно, чутка голодаем, но уже не так, как последние годы. Вот подожди, всё скоро наладится, и тогда заживём по-настоящему, по-человечьи. Мы с Кудрей… Ой, прости. Я же самого главного тебе не сказала. Замужем я теперь. За инженером. Он мосты строит. Иван Андреевич его зовут. Кудрявцев. Из „диска“ ведь я ушла совсем скоро после твоего появления. Помнишь, небось, Щуку? Так вот, достал он меня настолько, что пришлось чуть ли не убегать. Снимала квартирку маленькую в Петровском, аккурат у Малой Невы. Там и познакомилась с Иваном. Теперь вот ждём пополнения. Надеюсь, что мальчик. И если так, то назову его Антошкой, в твою честь. Пусть тоже истории сочиняет, как ты, может, знаменитым писателем станет. Насмешил ты меня своими выдумками, Антон. И главное, не пойму, зачем ты