Русские немедленно взяли за Марека реванш. Они арестовали двадцать восемь человек из группы Киев — Житомир— Волочиск, а кроме того, нескольких агентов в Варшаве, среди которых был один очень ценный. В связи с этим кайзер Франц-Иосиф на одном из документов написал: «О семье арестованного следует обязательно позаботиться, поскольку нельзя допустить, чтобы столь опасная служба, требующая самопожертвования, осталась невознагражденной». И это указание стало вектором на будущее.

В последующие годы русские продолжали охоту на шпионов достаточно удачно, хотя нередко и хватали от тридцати до сорока ни в чем не повинных людей в год. От их внимания не укрылся даже один слепой, то есть с виду совершенно непригодный агент. Наравне со своими зрячими помощниками, которых он сумел себе подобрать, его отправили в Сибирь.

Однако эти случаи не помешали «Эвиденцбюро» во второй половине девяностых годов быть блестяще информированным о России, чему в немалой степени способствовала поддержка австрийского военного представителя в Петербурге и в особенности аккредитованного там в то время военного атташе гауптмана Генерального штаба Эрвина Мюллера. Нам удалось раздобыть даже тщательно разработанные планы русского развертывания. Тогда же благодаря усилиям полковника Войновича (находившегося в России с 1892 по 1895 год) мы настолько укрепили сотрудничество с немцами, а именно с майором Мюллером (в 1892–1895 годах) и майором Даме (в 1895–1900 годах), что стали обмениваться добытыми секретами о России. При этом германская служба разведки проходила по журналу учета «Эвиденцбюро» как агент под номером 184.

Недостаток в офицерах Генерального штаба, владевших русским языком, мы старались восполнить тем, что начиная с 1890 года стали ежегодно отправлять двух офицеров на курсы изучения языка в Казань. Этого разрешения у русского военного министра Ванновского[16] нам удалось добиться с большим трудом, поскольку первоначально он решительно отверг нашу просьбу, заявив: «Может быть, вы еще попросите, чтобы мы начали поставлять в Австрию оружие для того, чтобы нас побить!»

Это было время высшего расцвета австрийского разведывательного «Эвиденцбюро», поддерживавшегося такими его руководителями, как подполковник Дезидерий Колоссвару де Колоссвар (с 1896 по 1898 год) и полковник барон Артур Гизль фон Гизлинген (в 1903 году). В Италии нам удалось завербовать в качестве агентов нескольких офицеров, а в Белграде работал майор Генерального штаба Евгений Гордличка, находившийся в такой милости у короля, что ему не повредило даже заявление бывшего австро-венгерского консульского агента в Неготине[17] Радованова о том, что Гордличка является негласным информатором. А консулы Юлиус Писко (Янина, Ускюб, Салоники), Гектор де Роза (Ниш), Альфред фон Раппапорт (Призрен, Ускюб) и приданный ранее Генеральному штабу офицер, служивший затем консульским чиновником, Адольф фон Замбаур (Ускюб) великолепно освещали положение дел на Балканах.

Само собой разумеется, что другие государства старались не отставать от Австрии в вопросах развития разведки и стремились заполучить максимально результативные источники информации, оправдывающие затраты. При этом они привлекали к работе такие элементы, которые не гнушались выполнять задания по моральным соображениям и не считались ни с какими нормами нравственного свойства в отношении своих хозяев.

Зачастую такие личности работали на обе стороны. Это были так называемые «двойные агенты», нередко оказывавшиеся обыкновенными обманщиками, старавшимися выманивать деньги или доставлять хозяину фальшивые документы. Одним словом, шарлатаны. Такое положение объяснялось тем, что шпионаж в мирное время тогда являлся малоопасным занятием, поскольку действовавшие законы предусматривали за него довольно мягкие наказания.

В Австрии максимальной карой за шпионаж было осуждение на пять лет каторжных работ, а в Венгрии — только небольшое тюремное заключение. В результате шпионы, которых при всеобъемлющем содействии жандармерии ловили в Галиции, отделывались довольно легко. Так, в 1897 году в руки жандармов попал человек, который умел весьма ловко втираться в доверие к военным и незаметным образом выспрашивать у них секретные сведения. Это был Пауль Бартман, которого в 1889 году лишили звания обер-лейтенант и подвергли предварительному заключению сроком на полгода по обвинению в попытке организовать убийство. В ходе следствия выяснилось, что он был завербован русскими и работал на русского военного атташе в Вене полковника Зуева, а затем на его преемника подполковника Воронина. В общей сложности Бартман вместе со своим сообщником Ваничеком проработал в качестве агента в течение 6 лет, доставляя русским весьма подробную и ценную информацию о положении дел в Галиции. Так продолжалось до тех пор, пока его не заподозрили в измене и не арестовали во время проведения рекогносцировки железной дороги. И за все это он получил максимальное наказание — пять лет тюрьмы.

В 1902 году разведывательной деятельности против России был нанесен тяжелый удар. В Варшаве арестовали русского подполковника Гримма, оказавшегося германским агентом. Следствие установило, что он поддерживал также связь с нашим майором Эрвином Мюллером, отзыв которого в результате этого стал неминуемым. В лице Мюллера мы потеряли энергичного и толкового помощника. А когда в 1903 году состоялось Мюрцштегское соглашение[18], то начальству показалось, что началось сближение с Россией. После же того как год спустя война с Японией всецело поглотила внимание царской империи, у нашего военного руководства вообще сложилось мнение о том, что разведкой против России можно пренебречь.

Между тем поведение русских могло бы служить предостережением в том, что миру между нашими странами уж слишком доверять не следует. Еще в 1902 году стало известно об организации в России специальных разведывательных школ, а в Галиции одновременно с этим появилось большое количество странных русских «точильщиков». Чины русской пограничной охраны все чаще и чаще стали переходить нашу границу, хотя доказательств в том, что они выполняют при этом разведывательные задачи, не было. При этом у русских неожиданно появилось новое увлечение — некоторые русские офицеры в Линце изъявили желание изучать немецкий язык, хотя в царской армии служило большое число жителей Прибалтики и прочих германских потомков и недостатка в офицерах, владевших немецким языком, не наблюдалось. Одним из них был капитан Михаил Галкин, который позднее стал энергичным руководителем русской разведывательной службы в Киеве.