Еще до выпускных экзаменов в университете я был вызван в Москву, определен на постой в многоместном номере гостиницы «Пекин» и на следующий день явился на мандатную комиссию, выносящую судьбоносные решения о зачислении в ПГУ – Первое Главное управление КГБ СССР.

В разведке хорошо помнят известного генерала, начальника Третьего, английского, отдела, а затем резидента в США Дмитрия Ивановича Якушкина. Крупный красавец с барскими манерами и крутым характером, выходец из дворянства – вы ведь наверняка помните десятую главу «Онегина»: «Меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал» – и при этом несгибаемый коммунист, владелец одной из лучших в России библиотек по декабристам и мемуарной литературе, вообще на редкость незаурядная, харизматичная личность.

Дмитрия Ивановича я видел только один раз, но в один из самых важных моментов жизни. Незадолго до своего ухода из английского отдела он приехал в особняк ПГУ на Остоженке, чтобы перед мандатной комиссией лично принять решение о нескольких кандидатах, планировавшихся к распределению под его начало. Проглядывая мое личное дело, Якушкин обратил внимание на то, что новобранец из семьи музыкантов.

– Искусство любите? – как бы невзначай поинтересовался он.

– Конечно.

– А Ростроповича?

Поясню, что дело было в 1974 году, как раз после выдворения из СССР Солженицына, а вслед за ним и Мстислава Ростроповича.

– О, да. Это же лучший в мире виолончелист!

Дмитрий Иванович оторвался от чтения моего личного дела, поднял на меня затуманенный взор и осведомился:

– А вы осознаете, что теперь, после поступления на службу в КГБ, Ростропович становится вашим врагом?

– Так точно, – по-дурацки отрапортовал я.

Якушкин посмотрел мне в глаза долгим-предолгим взглядом, в котором сквозила то ли жалость, то ли насмешка.

– Спасибо. Решение мандатной комиссии вам сообщат, – сказал он.

Когда несколькими часами позже я предст;