– Послушай, – негромко сказал Кэмерон, – знаю, тебе идея с обедами пришлась не по вкусу. Ты просто скажи, что подумаешь, ладно?

Эндрю еще раз переложил уже сложенные бумаги.

– Э, я к тому… Не хочу ничего портить… просто… Ладно, подумаю. Но если из этого ничего не получится, уверен, мы придумаем что-то другое… забавное.

– Вот это мне нравится. – Кэмерон выпрямился и, обращаясь ко всем, добавил: – Надеюсь, все со мной согласны. Так что, команда, вперед! Давайте не будем затягивать. Лучше раньше… Да?

Некоторое время назад Эндрю потратился на наушники с активным шумоподавлением для поездок на работу и с работы, так что теперь, видя сидящего напротив и жутко чихающего мужчину или орущего в вестибюле ребенка, протестующего против явной несправедливости, выраженной в том, что его заставляют носить не один, а целых два ботиночка, он как бы смотрел немой фильм с успокаивающим, пусть и не совмещенным хронологически, саундтреком Эллы Фицджеральд. Однако совсем скоро состоявшийся в офисе разговор снова закрутился в голове, соперничая с Эллой за его внимание.

«Чудесный старый таунхаус… способные и развитые детишки… талантливая добытчица-жена». Самодовольная ухмылка Кита. Презрительная усмешка Мередит. Разговор не отпускал, не отставал до самой станции и продолжился, когда Эндрю пошел купить продуктов на ужин. Там он в какой-то момент поймал себя на том, что стоит в углу магазина возле пакетиков с хрустящими хлопьями, названных в честь знаменитостей, и старается не закричать. Минут через десять, взяв и вернув на место четыре готовых ужина и чувствуя себя не в состоянии сделать выбор в пользу одного, Эндрю вышел с пустыми руками под дождь и направился домой, слушая голодное ворчание желудка.

Какое-то время он стоял, дрожа, перед дверью и, лишь когда терпеть холод стало невозможно, достал ключи. Такой день – когда он медлил у двери, уже вставив ключ в замок и затаив дыхание, – случался обычно раз в неделю.

Может быть, сегодня…

Может быть, сегодня все так и будет: милый старинный дом… Диана готовит ужин на кухне… запах чеснока и красного вина… голоса вечно цапающихся Стеф и Дэвида, а потом радостные крики, потому что… Папа пришел! Папа дома!

Запах сырости в коридоре ударил сильнее, чем обычно. Знакомые потертости и царапины на стенах, мигающий молочно-желтый свет ламп. Поскрипывая промокшими ботинками, Эндрю устало поднялся по ступенькам и нацепил на кольцо второй ключ. Поправил покосившуюся дощечку с цифрой два на двери и прошел внутрь, где его встретила, как и все последние двадцать лет, только тишина.

Пятью годами ранее

Эндрю опаздывал. Наверно, в этом не было бы ничего страшного, если бы в резюме, отправленном утром, перед поездкой на собеседование, он не отметил свою «крайнюю пунктуальность». Не просто пунктуальность, а крайнюю пунктуальность. Что это такое? Возможна ли крайность в пунктуальности? Как можно измерить такое?

Глупая ошибка. Эндрю переходил дорогу, когда странный гогочущий звук отвлек и заставил повернуться. Чуть в стороне летел гусь, чье белое подбрюшье казалось оранжевым в лучах утреннего солнца, а пугающие крики и неуверенное, с креном набок, движение придавали ему сходство с подбитым истребителем, пытающимся дотянуть до базы. В тот самый момент, когда птица выровнялась и продолжила полет по курсу, Эндрю поскользнулся на льду. На одно короткое мгновение он стал похож на спрыгнувшего с обрыва мультяшного героя, руками и ногами колотящего в пустоту, а потом с глухим чмякающим звуком хлопнулся на землю.

– Вы в порядке?

Вместо ответа женщине, помогшей ему подняться, Эндрю лишь хрипло выдохнул. Чувствовал он себя так, словно паровой молот только что врезал ему пониже спины. Но не это помешало Эндрю поблагодарить женщину. В том, как она смотрела на него, в ее полуулыбке и прическе было что-то столь поразительно знакомое, что у него перехватило дух. Женщина всматривалась в его лицо так пристально, словно ее тоже пронзило это чувство узнавания и боли. И только когда она сказала «Ладно, тогда пока», Эндрю понял, что женщина и в самом деле ждала, когда же он поблагодарит ее. Поспешить за ней? Догнать, извиниться? Но тут в голове зазвучала знакомая мелодия. «Голубая луна, меня ты видела стоящим одиноко». Лишь полностью сосредоточившись, крепко зажмурившись и помассировав виски, Эндрю смог прогнать ее прочь. Но когда он снова открыл глаза, незнакомка уже ушла.

Эндрю отряхнулся и лишь тогда сообразил, что люди видели, как он упал, и получили свою дозу злорадства. Ни на кого не глядя, он опустил голову, сунул руки в карманы и зашагал дальше. Ощущение неловкости и смущения постепенно сменилось чем-то еще. Именно после таких вот происшествий оно пробуждалось в самой его глубине и растекалось, густое и холодное, вызывая ощущение движения через зыбучий песок. Поделиться случившимся было не с кем. Не с кем поговорить, посмеяться и забыть. Зато одиночество всегда было поблизости, всегда начеку, всегда готовое издевательскими аплодисментами отметить каждую его заминку, каждый неверный шаг. Пережив потрясение, Эндрю тем не менее ничуть не пострадал, если не считать небольшой царапины на руке. Теперь, приближаясь к сорока, Эндрю слишком хорошо понимал, что не за горами уже тот день, когда такой вот заурядный плюх перейдет в категорию «небольшого падения». (Втайне он даже представлял, как сочувственно настроенная незнакомка укроет его своим пальто в ожидании «Скорой помощи» и будет поддерживать голову и сжимать ему руку.) Если сам он нисколько не пострадал, то его рубашке, к сожалению, повезло куда меньше. Еще недавно чистая и белая, она оказалась забрызганной грязной бурой водой. В какой-то момент Эндрю даже подумал, что, может быть, стоит попытаться обратить царапину себе на пользу и произвести впечатление на собеседовании. «Что, это? О, по пути сюда мне пришлось на секунду отвлечься, чтобы спасти ребенка/щенка/важное лицо от автобуса/пули/тигра. В общем… я – человек инициативный, одинаково хорошо работаю как самостоятельно, так и в команде». Остановившись на более реалистичном варианте, он завернул в ближайший «Дебнемз» за новой рубашкой. В результате отклонения от маршрута перед секретарем-регистратором в храме из бетона, где располагались офисы муниципалитета, Эндрю предстал потным и запыхавшимся. Опустившись на стул, он постарался успокоить дыхание. Ему была нужна эта работа. Очень нужна. В двадцать с небольшим Эндрю поступил на службу в совет ближайшего боро[3], где, сменив несколько административных должностей, застрял на одном месте и откуда через восемь лет был бесцеремонно уволен в связи с сокращением. Жизненный принцип его тогдашнего босса, добродушной розовощекой уроженки Ланкастера по имени Джилл, выражался формулой «сначала обними, спрашивай потом». Переживая за Эндрю, она обзвонила все лондонские советы в поисках вакансии. Сегодняшнее собеседование было единственным результатом ее стараний, а описание работы в присланном по электронной почте письме не внушало оптимизма. Насколько он смог понять, заниматься пришлось бы примерно тем же, что и раньше, но еще его обязанности предполагали что-то связанное с проверкой имущества. Что еще важнее, зарплата на новом месте полагалась точно такая же, что и на прежнем, а выйти он мог уже в следующем месяце. Лет десять назад Эндрю еще мог бы колебаться, подумывать, не стоит ли начать с чистого листа. Поискать что-нибудь связанное с разъездами или, может быть, нечто совершенно новое. Но теперь, когда даже необходимость выйти из дома вызывала невнятное чувство беспокойства, вариант с подъемом на Мачу-Пикчу и переквалификацией в укротителя львов уже не представлялся заманчивым. Дрожали поджилки; Эндрю сорвал зубами заусеницу на пальце и попытался взять себя в руки. Когда в комнату наконец вошел Кэмерон Йейтс, Эндрю почему-то решил, что они встречались, и даже собрался спросить, действительно ли это так, – а вдруг удастся вырвать какую-то милость, – но потом вдруг понял, что узнал Кэмерона потому только, что тот как две капли воды похож на юного Громита из «Уоллес и Громит». Такие же близко посаженные, выпученные глаза и здоровенные передние зубы, напоминающие неровно торчащие сталактиты. Единственные отличия – хохолок черных косматых волос и характерный акцент уроженца «ближних графств».