Когда тело Грейс предали земле, Хонор осталась в растерянности, не зная, что предпринять: написать Адаму Коксу и дождаться, когда он приедет за ней, или же ехать в Фейсуэлл самой? Но как это устроить? Однако вскоре она обнаружила, что американцы практичные и предприимчивые люди. Как оказалось, хозяин гостиницы уже договорился с одним человеком по имени Томас, который приехал в Гудзон по делам, а сам жил в Веллингтоне, что в семи милях к югу от Фейсуэлла. Томас, пожилой и степенный, предложил Хонор взять ее с собой на обратном пути. В Веллингтоне она сможет найти кого-нибудь, кто довезет ее до дома Адама Кокса, или же написать ему, чтобы он приехал за ней.

— Только выехать надо пораньше, — предупредил Томас. — Хочу добраться до дома за один день.

Они покинули гостиницу еще затемно. Хонор села на козлах вместе с Томасом, а ее дорожный сундук поставили в повозку. Сундук был тяжелым: Хонор переложила туда всю одежду Грейс, а сестринский сундук оставила в гостинице, чтобы не слишком нагружать повозку. Пришлось оставить и праздничное одеяло, которое она сшила сестре на свадьбу: полностью белое, с простежкой в виде медальона из роз и геометрическим узором по краю. Всю простежку Хонор делала сама и осталась довольна своей работой. Однако хозяин гостиницы настоял, чтобы они использовали свое собственное постельное белье, а потом, когда все закончилось, доктор велел сжечь одеяло и всю одежду, которая была на Грейс, чтобы избежать распространения заразы.

Собирая одежду для сожжения, Хонор пренебрегла докторскими предписаниями: она взяла ножницы и вырезала лоскут из коричневого платья сестры. Когда-нибудь она использует эту ткань для одеяла. И если в материи будет зараза, которая ее убьет, значит, на то Божья воля.

Хотя Хонор не плакала, когда сестра отошла в лучший мир — под конец Грейс пребывала в таком состоянии, что Хонор молилась о том, чтобы Господь скорее избавил ее от страданий, — но, отдав на сожжение одежду и одеяло, убежала к себе и разрыдалась.

Похоже, Томас тоже был молчуном, он не задавал вопросов, и впервые с тех пор, как Хонор оказалась в Америке, у нее появилась возможность осмотреться вокруг, не отвлекаясь на любопытных попутчиков и на волнения за сестру. Они выехали затемно, но вскоре солнце взошло над лесом, омыв его мягким светом. С рассветом проснулись птицы, и все наполнилось их неистовым щебетом. Большинство птичьих трелей были Хонор незнакомы. Ее поразило их разноцветное оперение, особенно — красная птица с черной, увенчанной хохолком головой и синяя птица с черно-белыми полосами на крыльях. Их пронзительные, хриплые крики распугали других птиц, поменьше и раскрашенных не столь ярко. Хонор было любопытно, как называются эти птицы, но спрашивать она не стала, не желая нарушать уютную тишину. Ее спутник сидел так тихо, что можно было бы подумать, будто он спит, если бы через каждые две-три мили Томас не притоптывал ногой и не встряхивал поводья, словно напоминая серой кобыле, везущей повозку, что он здесь. Лошадь шла медленно, но ровно.

* * *

Они ехали по узкой дороге. Такие дороги еще не встречались Хонор. По Нью-Джерси и Пенсильвании Хонор с Грейс путешествовали в почтовых каретах, по широким проезжим трактам, тянувшимся через множество деревень и городов, а также дорожных станций и постоялых дворов, где можно было сменить лошадей и получить еду и ночлег. А эта дорога больше напоминала утоптанную тропинку в густой чаще леса. Изредка среди деревьев мелькал одиноко стоящий хутор, и через несколько миль бесконечного леса без единого признака человеческого присутствия Хонор начала задаваться вопросом: для чего нужна эта дорога? Дома, в Англии, все дороги вели откуда-то и куда-то. А эта будто вообще никуда не вела. Пункт прибытия находился так далеко, что его словно и не было вовсе.

«Не надо сравнивать Дорсет с Огайо», — строго сказала она себе.

Изредка они проезжали мимо деревянных домов, стоящих у самой дороги, и Хонор ловила себя на том, что каждый раз замирает и сдерживает дыхание, когда вокруг них снова смыкается лес. Сами по себе дома ничего собой не представляли: простые бревенчатые хижины, многие — в окружении пней. Иногда во дворах были люди. Парнишка рубил дрова, женщина вывешивала на проветривание лоскутное одеяло, где-то девочка копалась на овощных грядках. Проезжая мимо, Томас вскидывал руку, но люди просто таращились на него, не отвечая на приветствие. Впрочем, Томаса это, кажется, не огорчало.

Дорога спустилась к мосту через реку.

— Кайахога, — пробормотал Томас. — Индейское название.

Хонор не слышала, что он говорит, и не смотрела на реку. Она глядела наверх, на деревянные перекрытия над головой, потому что у деревянного моста была крыша. Томас заметил ее замешательство.

— Крытый мост, — произнес он. — Неужели раньше не видела?

Хонор покачала головой.

— Защищает от снега. И чтобы мост не промерз.

Хонор с детства привыкла к другим мостам: каменным и горбатым. А этот мост был прямым и деревянным. Она даже не представляла, что такие фундаментальные сооружения, как мосты, здесь, в Новом Свете, будут совсем иными.

Они ехали уже не один час. Наконец Томас остановил повозку, чтобы напоить лошадь и дать ей овса. Сам Томас и Хонор перекусили холодной кукурузной кашей, которую жители штата Огайо обычно едят на завтрак. После трапезы он уединился в густых зарослях у дороги. Пока его не было, Хонор стояла рядом с повозкой и рассматривала деревья на противоположной стороне дороги. Деревья были ей незнакомы. Даже дубы и каштаны, которые она знала по Англии, здесь казались какими-то не такими. Дубовые листья были более заостренными и не такими волнистыми, а листья каштана росли отдельно, а не веерами. Подлесок тоже казался чужим. Он был слишком густым и нетронуто-первобытным, словно предназначенным для того, чтобы не допустить в лес человека.

Вернувшись к повозке, Томас указал взглядом на заросли у дороги:

— Тебе бы тоже сходить по нужде.

— Я… — Хонор уже собралась возразить, но в его голосе уловила что-то такое, что заставило ее послушаться, как она послушалась бы родного деда. К тому же ей было стыдно признаться, что лес Огайо пугает ее. Когда-нибудь она, наверное, привыкнет. Но сейчас ей было по-настоящему страшно.

Хонор сошла с дороги и углубилась в густые заросли, осторожно ступая по палым листьям, замшелым камням и упавшим веткам. В лесу витал влажный, землистый запах папоротников и перегноя. Среди деревьев что-то шуршало, и Хонор старательно уговаривала себя, что это, скорее всего, мыши, или белки, или эти похожие на белок зверьки с пушистыми хвостами и черно-белыми полосками на спинках, которые, как она недавно узнала, называются бурундуками. Ей говорили, что в местных лесах водятся волки, пумы, дикобразы, скунсы, опоссумы, еноты и другие звери, которых нет в Англии. Большинство этих животных она не смогла бы узнать с виду — и поэтому они представлялись еще страшнее, чем были на самом деле. И наверняка тут водились змеи. Хонор оставалось только надеяться, что утром на этом участке леса их нет.

Отойдя от дороги на тридцать шагов, она сделала глубокий вдох и заставила себя повернуться лицом к повозке, а спиной — к лесу, где среди бесконечных деревьев, возможно, прятались страшные хищные звери. Найдя место, где Томас не увидит ее с дороги, она подняла юбки и присела на корточки.