Как будто он знал ее. Как будто годы не сделали их чужими. Он был идиотом. Это не должно было стать сюрпризом. Он знал, что она будет здесь сегодня. Лейн. Его Лейн. В его школе. В его личном пространстве. На его непосредственной орбите. Он был проинформирован о ее скором прибытии заблаговременно. Предупредили, на самом деле.

«Это случилось. Девочка Майерс-Петров была принята на программу. Она начнет в сентябре. Ты будешь держаться от нее подальше, Прайс, ты понял?»

Он снова нажал на кнопку. Двери загремели на своем пути, как пони у ворот. Поскольку ему нужно было что-то сказать, он спросил:

– Вы планируете сегодня войти в лифт?

Он хотел, чтобы это прозвучало радушно. Вместо этого напряжение от удивления лишило его такта. Его фраза прозвучала, как удар клинком. Она моргнула и протиснулась мимо него, вздернув кончик носа. С большей силой, чем, по мнению Колтона, того заслуживала ситуация, она уперлась в соседнюю стену.

«Это к лучшему», – подумал он с досадой.

Она выросла за эти годы. Ничего удивительного, но, ее вид шокировал его. Именно это и происходило с людьми. Земля менялась, годы сменялись, и она тоже. Ее вид сейчас противоречил его воспоминаниям. Так долго она существовала только в его голове. Застыла такой, какой он ее запомнил.

Теперь в ней не было ничего детского. Все на ней было смелым и темным. Юбка была из серого плиссированного материала, белый воротничок рубашки с зубчиками был застегнут в области горла. Все остальное было черным, вплоть до темного матового цвета губ. Волосы она заплела в две высокие косички. Как будто собиралась на конвенцию комиксов, а не в класс. Как будто это был косплей Лиги плюща, а она была Уэнздей Аддамс. Бело-русые переливы на концах становились бледно-фиолетовыми.

Этот цвет напомнил ему о пальто, которое она носила.

То самое, которое он сжимал в кулаке, когда глотал воду.

– Еще одно фантастическое оскорбление – «жаба с большой спиной», – сказал он, потому что она поймала его взгляд. Лифт пришел в движение. – Вместо «придурок», я имею в виду. У него есть много плюсов. Оно шекспировское. Уникальное. Стильное, но все же грубое.

Он не должен был с ней разговаривать.

Он знал это, но все равно не мог удержаться от того, чтобы слова не вырвались из него.

– Лично мне больше нравится «кусок дикого уродства».

Она смерила его испепеляющим взглядом.

– Думаю, я буду придерживаться слова «придурок».

Мгновенно что-то в его груди опустилось. Лифт был тесным и зеркальным со всех сторон, а Лейн смотрела прямо перед собой, делая вид, что не обращает на него никакого внимания. Это была уловка. С того места, где он стоял, ему было хорошо видно, как она изучает его отражение. Лифт поднимался между этажами, скрипя и звеня роликами. Колтон посмотрел на часы. Время было 10:42. Утренний семинар должен был начаться в 10:45, а это означало, что он опоздает. Он ненавидел опаздывать. Выдохнув, Колтон откинул голову назад к стеклу. По мере того как он делал это, юноша обнаружил, что Лейн молча разглядывает его. Ее лицо окрасилось в цвет слоновой кости. Взгляд упал на сапоги.

Лифт резко остановился, и Колтон боролся с растущим желанием ослабить галстук.

Перед ними с грохотом распахнулись двери, показав знакомое лицо. В горле Колтона застыл комок, когда Эрик Хейс шагнул в лифт, втискиваясь из-за своего внушительного роста в и без того небольшое пространство. Взгляд, которым он окинул Колтона, заставил его почувствовать себя так, словно его поймали с руками в штанах. В груди поднялась волна возмущения.

– Прайс, – сказал Хейс, наклоняясь для приветствия, которое было наполовину рукопожатием, наполовину объятием. Он был широкоплеч, чернокож и строен, как атлет, а его обезоруживающая кривая ухмылка предназначалась исключительно для Лейн. – Мне нравится твой галстук. Такое облегчение – знать, что лето вдали от дома не сделало тебя менее придурковатым. Кто твоя подруга?

– Не знаю, – солгал Колтон, потому что он не должен был ее знать, и они оба это понимали.

– Я Лейн, – сказала она. Девушка говорила с Хейзом, но смотрела на Колтона. Казалось, что она осмеливается сказать ему это снова.

– Люблю фиолетовый, – Хейс усмехнулся.

– Это очень смело. Не обращай на него внимания, – сказал Колтон, но она не обратила на это внимания.

Она улыбнулась Хейсу небольшой нерешительной улыбкой, от которой у Колтона защемило в груди. Он все еще не мог поверить, что она здесь. Маленькая радужная Лейн, которая держала его за руку. Почувствовав, что он смотрит на нее, она снова перевела взгляд на Колтона. На этот раз он не стал отводить взгляд.

Прошла целая вечность, прежде чем лифт остановился. Они добрались до своего этажа в нужное время. Колтон был уверен, что запас кислорода быстро уменьшался. Он снова сверился с часами. Было 10:45. Юноша уже должен был быть в аудитории. Он не должен был произносить ее имя. Это утро выбивало его из колеи.

Она выбивала его из колеи.

Седьмой этаж Годбоула был таким же просторным и открытым, как и первый. Плитка была покрыта лаком до блеска. На белом возвышении в центре комнаты стояла огромная ваза с каплевидной цветочной композицией. Он сдался и потянул за галстук.

Впереди Лэйн неслась в сопровождении Хейса, она звонко шагала в черных ботинках.

– Уэнздей, – позвал он без предупреждения.

Он не стал больше произносить ее имя. Лейн. Лейн. Лейн. В холле Хейс и Лейн смотрели на него. Свет из театра рассыпался вокруг них золотыми каплями. Его осенило, что он так и не придумал, что сказать. Он хотел только предотвратить ее уход.

– Он говорит с тобой, – вмешался Хейс. Он все еще демонстрировал свою фирменную легкую ухмылку, хотя в его взгляде было что-то стальное.

Предупреждение. Напоминание. В начале этого года было установлено одно-единственное правило: не подружись с девочкой Майерс-Петров. Он знал это. Хейс знал это.

Делейн Майерс-Петров была под запретом.

Мысли Колтона завертелись, подыскивая, что бы такого умного сказать. Не найдя ничего путного, он смог выговорить только: «Ты опоздала».

Рядом с Лейни напряжение с плеч Хейса спало. Вид его облегчения разозлил Колтона. Он не был ребенком. Ему не нужен был опекун.

Засунув руки в карманы, он сказал:

– Я уверен, что ты читала учебный план, но четыре опоздания приравниваются к неудовлетворительной оценке. Это первое опоздание, что уже плохо. На твоем месте я бы не стал это повторять.

3

Делейн узнала имя Колтона Прайса, как только услышала его. «Прайс», –