сказал Эрик, и паника накатила на нее, раскаленная, горячая и мгновенная. Летом она часами сидела в своей комнате, горела чайная лампа, остывал кофе. Она выучила все до последней строчки из учебного плана первокурсников. Делейн заносила в свой телефон сроки сдачи работ, отмечая цветом каждую, записывала в ежедневник предложения по проектам. Она запомнила имена всех ассистентов Годбоула, решив найти способ добиться их расположения.

До сих пор она была уверена, что ей это не удалось.

– Ух ты, – прошептала студентка, проходя мимо первого ряда сидений. – Как ты умудрилась получить прозвище от ассистента преподавателя Уайтхолла в начале семестра?

– Понятия не имею, – солгала она, чувствуя, как ужас нагревает ее кожу. Она не думала, что кто-то еще слышал их. За столом Колтон Прайс занялся разбором стопки бумаг. В обрамлении возвышающейся доски выпускник казался еще более внушительным, чем в лифте. Она не знала, как могла пропустить это. На вид он был всего на год или два старше, но строгий стиль одежды мгновенно выделил его среди остальных студентов. Свитер был только из химчистки, брюки – свежевыглаженными. Туфли были начищены до блеска, того же оттенка каштана, что и аккуратные завитки его волос. Только галстук сидел неровно.

Она выбрала место в нескольких рядах сзади, поднялась по лестнице и облокотилась на округлый корпус стола из фанеры. Прямо перед ней был взрыв рыжих кудрей. Локоны колыхались, волосы разлетались во все стороны. На Делейн смотрели яркие ореховые глаза. Она заметила лицо, усыпанное обилием веснушек.

– Привет. – Девушка была крепкого телосложения, опрятно одета: нарядную кофточку украшали рюши. На ее шее висел серебряный кулон в виде луны. – Между прочим, я думаю, что ты больше похожа на Харли Квинн, чем на Уэнздей Аддамс.

Настроение Делейн ужасно испортилось.

– Ты тоже это слышала?

– Дверь была широко открыта, Уэнздей, – сказала она. – Все слышали.

– Отлично. – Делейн сосредоточилась на том, чтобы вытащить ручку из сумки. – Меня вообще-то зовут Лейн.

– О, ну, ты невероятно похожа на Лейн. – Улыбка девушки была по-кошачьи острой, а взгляд проницательным. – Я Маккензи. Мне очень нравятся твои волосы. Тебе определенно не стоит их стричь.

– Я и не собиралась, – нахмурилась Делейн.

– Если вы закончили болтать, то можем приступать, – пронесся над ними прохладный тенор Колтона Прайса. Делейн готова была поклясться, что температура в комнате снизилась на несколько градусов. Взглянув в сторону передней части аудитории, она обнаружила, что Колтон прислонился к краю стола Уайтхолла, скрестив лодыжки и прижав ладони к поверхности.

Сразу наступила тишина, шелест бумаг затих. Через открытую форточку окна доносилось робкое пение птиц. Делейн почувствовала, как оно пронеслось сквозь нее, призрачное и ясное. По всей комнате в местах, куда не проникал свет, сместились тени, оседая ровным и тяжелым грузом на ковре с панелями.

«Это совершенно нормально, – сказал однажды ее родителям психиатр, – когда дети олицетворяют неодушевленные предметы».

Ей было восемнадцать. Восемнадцать. Тени были всего лишь тенями. Она закрыла глаза. Открыла их снова.

Взгляд упал на Колтона Прайса. Он выглядел впечатляюще: широкие плечи и осанка говорили о больших деньгах и высокомерии, передающемся по наследству.

Она назвала его придурком. Прямо ему в лицо.

Он будет оценивать ее курсовую работу, а она оскорбила его.

– Как и в прошлом году, – сказал он, – мои рабочие часы – вторник и четверг с шести до десяти вечера. Если это не срочно, я не хочу вас видеть. Если дело срочное, я все равно не хочу вас видеть, так что серьезно подумайте, стоит ли наносить визит, или лучше отправить электронное письмо, прежде чем прерывать мой вечер.

Это было встречено раскатистым смехом. Колтон не выглядел так, как будто он шутит. Он потянулся в карман и достал один пятак, поднес его к свету, пока он не заблестел серебром.

– Вы когда-нибудь видели фокус? – Монета пролетела между костяшками пальцев его левой руки и исчезла в мгновение ока с удивительной ловкостью. – Фокусник начинает фокус с того, что показывает зрителям что-то обычное. Что-то легкое для понимания. Может быть, это монета. Может быть, коробка. Может быть, это чистый участок неба. – Он поднял руку, теперь уже пустую. – Далее, – сказал он, – фокусник делает что-то необычное с этой обычной вещью. Если это монета, он заставляет ее исчезнуть. Если это коробка, он помещает в нее своего помощника. Если это небо, он проходит сквозь него.

Он встретился взглядом с Делейн и задержался.

– В конце концов, монета снова появляется там, где она была спрятана, в его рукаве. – Повернув запястье, он зажал монету между двумя пальцами. – Ассистент появляется из-за стены в ящике. Но небо? Фокусник не появляется вновь. Нет никакой иллюзии. Нет никакой ловкости рук. Он просто исчезает из одной реальности в другую.

По телу Делейн пробежала дрожь, и она могла поклясться, что Прайс это заметил. Его взгляд мгновенно устремился вдаль. Она была весьма рада, когда в комнате поднялась суматоха, подобно ветру, склонившемуся над полем из тростника. Сначала он пронесся над ней в виде моря неразличимых звуков. Диссонирующий шорох. Шепот белого шума. Потребовалось несколько медленных секунд, чтобы она поняла, что причиной потрясения был Ричард Уайтхолл, застывший в открытом дверном проеме.

Декан Годбоула был маленьким и сутулым, его глаза были закрыты очками в толстой оправе, а волосы напоминали аккуратный белый венец. Красная лампочка его носа сидела во вьющихся усах, которые, в свою очередь, закручивались вокруг нахмуренного лица. Он выглядел, подумала Делейн, как чей-то набросок того, каким должен быть профессор, вплоть до прямоугольных накладок на локтях.

– Встаньте с моего стула, мистер Прайс, – сказал он.

– Ваша очередь. – Оттолкнувшись от края, Колтон отошел в сторону, чтобы освободить место для Уайтхолла. Старому профессору потребовалось несколько томительных секунд, чтобы занять свое место. В это время комната наполнилась звуками движущихся тел. Зашелестели бумаги. Ботинки шаркали по ковру. Кто-то кашлянул. Поправив очки, Ричард Уайтхолл окинул взглядом полный зал людей.

– В этом году здесь аншлаг, – отметил он. – Мистер Прайс привнес в первый день свою неизменную театральность, я полагаю.

Приятное расположение профессора сразу же согрело Делейн. Постепенно холодок в комнате начал исчезать. Напряжение спало, и впервые с тех пор, как она вошла в стеклянную башню Годбоула, Делейн расслабилась в своем кресле.

В передней части аудитории Уайтхолл снял очки с лица.

– Мистер Прайс любит говорить о магии, – сказал он, – но я боюсь, что правда не так увлекательна. То, что мы делаем в этой комнате, – это не магия. Это инстинкт. И он находится здесь. – Он постучал двумя пальцами по стенке своей груди. – Это ощущение миров во