— Отлично! Только не может, а обязательно. Теперь моя очередь тебя принимать. Про гостиницу и не заикайся, остановишься у меня…

Это было приятно, да и гостиницы Гурову за столько лет командировок уже порядком осточертели. И «посидеть» лучше в домашних условиях, а не где-то, откуда потом надо еще поздно возвращаться. И жена у Юрки, помнится, милейшая женщина, и дочь теперь уже, наверное, совсем взрослая. А он изменился! Сухой стал, как палка, щеки ввалились. Калинин никогда толстым и не был, но теперь точно выглядел как жердь. Да-а, меняет всех жизнь!

Хорошее настроение располагало полазить в Интернете, посмотреть новости. А ну-ка, что там Маша говорила про молодое дарование в их театре? Найдем-ка Константина Ветрова.

Сайт нашелся довольно быстро. Оформление было не ахти какое, а вот форум пестрил очень интенсивной перепиской. Причем сам Ветров участвовал в общении не так уж и часто. Некогда или ниже достоинства? Гуров посмотрел на фотографию-коллаж и покусал нижнюю губу. Симпатичный парень, самовлюбленность из него не особенно лезет. Скорее, если так можно сказать, он просто трезво оценивает свои способности как высокие. Ну, флаг ему в руки и успехов в творчестве!

Что это они тут обсуждают? Современные тенденции в театральном искусстве. Понятно, почему Ветров в диалоге не участвует! Бред ребятишки несут несусветный, дилетантство, а туда же лезут. О! О любви и дружбе… Девочки. Понятно, диспут на уровне восьмого класса. Девочек интересует, может ли быть дружба между мальчиком и девочкой, а мальчиков — кто сильнее, акула или медведь.

Стихи-и? Какие это стихи они обсуждают, какое такое свое мировосприятие? Гуров немного пролистал записи и наткнулся на несколько четверостиший, подписанных просто «Я». Пробежал глазами несколько первых строк и… и вернулся к началу. Теперь он уже внимательно стал вчитываться.

Ты молчишь, как ночь, как лес корявый,

Ты уходишь — все, закончен пир.

Пустотой заполнен, как отравой,

Весь беззвучный и бесцветный мир.

Я осталась, онемев, и только голос,

Мертвый, сиплый, странный, ледяной,

Все окутал, как накрыл тяжелой,

Тихой и тоскливой пеленой.

Он не звал и не просил прощенья,

Умирал, а может, и не жил.

И упала я в изнеможеньи

Как уставший колос у межи[1].

Гуров зябко передернул плечами. У автора явно какая-то беда, если это не позерство и не склонность к суициду. Он пролистал немного назад и нашел еще одно стихотворение.

Выжигая темя, выплавляя память,

Светит с неба солнце-существо.

Я в бреду, а листья кружат танец,

Ощущая кровное родство.

Мы одни от крови и от плоти —

Листья, ветви и пунцовый мак.

Ждем, когда же все поглотит

Нас зовущий из могилы мрак.

Ощущения были противоречивыми. Гуров еще дважды прочитал стихотворение и посмотрел в темноту за окном. Она была пронизана огнями уличных фонарей, теплым светом окон многоэтажек, подвижным задорным светом автомобильных фар, которые снуют по хитросплетению городских улиц. Тьмы могилы он не ощущал, зловещего света ночных огней тоже. Может, средства массовой информации, заигравшись с идеей конца света, довели неизвестного автора до такого? Странная девочка… или тетя. Хотя, почему он думает об авторе в женском роде? Ощущения? Возможно. Хотя нет, в первом стихотворении автор говорит от женского лица, просто Гуров не уловил этого за общей мрачностью поэзии. Как же должно быть на душе у человека, если он пишет такое? Желание рыться в Интернете пропало напрочь. Захотелось заняться чем-то активным, например, встать и начать собираться в дорогу. Лев проверял наличие в чемодане носок, нижнего белья, бритвы, а стихи не шли у него из головы. Все-таки не позерство, решил он, в самом деле какое-то иное восприятие мира.

Он попытался представить себе ночную аллею парка. Луна… серебристая, любопытная… Какая еще? Ну, иногда по настроению может и грустная, унылая. Представить ее зловещей Гуров не мог, как ни старался. А сама аллея? Загадочная, уходящая вдаль, в теплую летнюю темноту. И пустынные садовые скамейки по краям дорожки с изящным изгибом ножек. Нет, не видятся они корявыми лапами, норовящими схватить тебя за ногу. М-да, мировосприятие!

В поезде Гуров послушно провалился в сон, откинувшись на спинку. Четыре часа пролетели мгновенно, а когда небо за окном вагона начало светлеть, появилась и проводница с билетом.

На перроне, несмотря на очень раннее утро, было довольно людно. Народ валом валил до Новороссийска, а там — курортные излюбленные города, городки и поселки. А вот провожающих было мало, это стало хорошо заметно, когда все пассажиры скрылись в вагонах и перрон почти опустел. И только теперь Гуров заметил сутулую жердеобразную фигуру, подпиравшую стенку. Фигура оторвалась от стены, вскинула приветливо руку и заспешила навстречу Гурову.

— Здорово, Юрка! — обнял приятеля Лев и уткнулся головой ему куда-то под ключицу.

— Здорово, Левка, — растроганно пробубнил сверху Калинин. — Здорово, чертяка! Рад тебя видеть! Ну, поехали ко мне, я на машине. Доспишь чуток, что в поезде не добрал, а потом…

— Юрик, извини. Захвати мой чемодан, а я к тебе вечером приеду. Смысла нет расслабляться, впереди напряженный рабочий день. Кстати, начнется он через три часа. Может, составишь компанию? Здесь в ресторане и позавтракаем.

Калинин посмотрел на него усталыми глазами и с улыбкой согласился. Они сидели, пили горячий кофе посреди большого пустого зала ресторана и ждали, пока им пожарят свиные отбивные.

— Значит, ты уже полковник! Солидно. Вообще-то, ты всегда был упорным в достижении своих целей. И что, прямо вот в самом министерстве работаешь?

— В самом. В Главном управлении уголовного розыска.

— И что же тебя мотает по стране, раз ты министерский работник? Должен к себе вызывать, на ковер!

— Я начальник маленький, Юрик. Моя работа заключается по-прежнему в том, чтобы ловить преступников. Только теперь приходится подключать для этого местную полицию в разных уголках страны. Ну и учить немного, помогать, делиться опытом. Так что не кабинетный я работник, не радуйся за меня. А ты как?

— Я все так же по инженерной части. Начальник участка в электросетях.

Калинин как-то весь поджался. Гуров решил, что своими расспросами делает школьному товарищу больно. Может, у него нелады на работе? Однако не скажешь же, ладно, меня не интересует твоя работа и твоя жизнь, давай опять о моей жизни разговаривать.