– Ай! – я хватаюсь за лодыжку и тут же чуть не падаю, не удерживая равновесие на одной ноге.

– Давай ключи и говори, куда ехать, – говорит Гордеев, придерживая меня за локоть. – Влетишь еще куда-нибудь в таком состоянии. И ладно, если только сама убьешься, а если и людей за собой потянешь?

Это аргумент гораздо более весомый, чем моя недобитая гордость, и я добровольно отдаю ключи от собственного автомобиля малознакомому мужику. Гордеев помогает мне доковылять до машины и сесть на пассажирское сидение, сам быстро обежав мою БМВ, садится за руль и поворачивает ключ зажигания.

– Куда едем?

Я называю свой адрес. Со слов Антонины Петровны ничего не ясно, но документы действительно лучше взять.

– Рассказывай, – Игорь Андреевич выворачивает руль, через две сплошные выезжая на нужную полосу.

– Антонина Петровна смотрит за участком, где похоронена моя семья, – глядя в окно и уже жалея о своем решении взять детектива с собой, говорю я. – У нее недалеко сын похоронен, она ходит к нему каждый день. Я плачу ей, чтобы она и к моим заходила. И я не знаю, что такого могло произойти на кладбище, чтобы туда вызывать скорую и полицию.

– Интересно… – тянет Гордеев.

– Тебе ж сразу все понятно, – фыркаю я.

– Ну, может, не все, и не сразу.

Мы подъезжаем к моему дому и въезжаем на парковку. Отдельный лифт поднимает нас на нужный этаж.

– Хорошо живешь, – присвистывает сыщик, разглядывая дизайнерскую люстру в прихожей.

– Не жалуюсь.

Я быстро нахожу свидетельства о смерти на самой верхней полке в гардеробной. После того, как я переехала в новую квартиру, я ни разу не брала их в руки, и сейчас, глядя на отпечатанные буквы, застываю в некотором трансе.

– Лер, ты уснула там?

– Иду, – спохватываюсь я.

Засунув бумаги в сумку, и наскоро переобув кеды, спешу к Гордееву.

– На Крестовское, – бросаю я Игорю Андреевичу, когда он занимает место за рулем.

– Ну, конечно, – сарказм пропитывает каждое слово детектива.

– А что, собственно, не так? – мне прямо хочется с ним поругаться, и я не вижу причин себе в этом отказывать.

– Понятно, что не на Городском твои родственники лежат, – хмыкает он.

– Оставь свои понимания при себе, договорились? – намек на социальное расслоение меня раздражает. Вообще-то мой отец очень много работал с бедными людьми, и брал с них чисто символические суммы, которые были в разы меньше, чем его средний ценник на услуги.

– Договорились, – снова лыбится Гордеев. – А ты, выходит, психолог?

Он не сводит с меня хитрого взгляда, будто его высказывание несет в себе тайный смысл, и я непременно должна его разгадать.

– Игорь, смотри на дорогу, – советую я и отворачиваюсь к окну, показывая, что разговор окончен.

– Ну вот, а то все мама, мама, – ржет Гордеев, цитируя известный советский мультфильм.

Я не отвечаю и на дальнейшие попытки завести разговор не реагирую.

Отец похоронен в самом конце центральной улицы Крестовского кладбища. Широкая, красивая аллея с коваными лавочками вполне могла бы сойти за парковую, если бы кое-где из разросшихся кустов не проглядывали здоровенные каменные кресты и статуи.

Крики становится слышно, как только мы заходим за часовенку, пересекающую главную улицу на две равные части.

– Водка паленая, клянусь тебе, начальник! – дядя Сема, один из местных сторожей и беспробудный алкоголик по совместительству, заламывает руки перед молодым парнем скучающего вида в форме и с блокнотиком. – Всегда такую беру и ничего, а тут чуть не сдох, веришь?

– Верю, – со вздохом отвечает паренек, что-то чиркая на крохотных листочках. – В общем, ничего не видели, ничего не знаете.

– Ничего, начальник, – божится дядя Сема. – Вот те крест, ничего!

Еще двое таких же крайне незаинтересованных ребят курят в сторонке, в красочных эпитетах обсуждая последнюю игру нашей сборной по футболу.

Мне еще не видно участка, он спрятан за постриженными кустами и березой, которая стала значительно выше и толще с того момента, как я была здесь в последний раз. Чем ближе мы подходим, тем сильнее я замедляю шаг. Я боюсь увидеть то, что там.

– Чего тормозишь? – вопрошает Гордеев.

Я не отвечаю, злобно зыркаю на него, раздражаясь от того, что он мешает мне подготовиться к моменту.

– А вы кто будете? – обращает на меня внимание полицейский.

– Золотова Валерия Сергеевна, – представляюсь я, продолжая смотреть на кусты, за которыми нечто, что, я уверена, я видеть не захочу. – Я… дочь.

– Паспорт доставай, – подсказывает мне Игорь, и я лезу в сумочку за документами.

– Неприятно, конечно, Валерия Сергеевна, – болтает парень, записывая наши с Игорем данные. – Но вы не переживайте, ваш случай не единственный. Отморозки какие-то.

– Меня должно это успокоить? – искренне интересуюсь я.

– Лерочка! – из противоположных кустов на мой голос выкатывается Антонина Петровна. – Как же так, Лера? Как же рука-то поднялась?

Платок у женщины сбит на бок, цветастый сарафан вымазан чем-то красным, голос дрожит, а руки трясутся.

– А где скорая? – спрашиваю я, подходя и обнимая бабу Тоню.

– Так уехала.

– А что же они вам успокоительных не дали?

– Так я этому вызывала, – машет на дядю Сему рукой Антонина Петровна. – Все проспал, окаянный!

– Я пойду гляну, что там? – спрашиваю я ее. – Вы как? Держитесь?

– Да, да, конечно, – причитает бабулька мне в спину.

Гордеева рядом нет. Я вижу его коротко стриженную макушку над злополучными кустами. В голове на повторе один и тот же стишок, и я никак не могу выбросить его из мыслей.

Я двери не закрою,

Приду играть с тобою.

Еще пара шагов и я увижу то, что напугало бабу Тоню.

Давай играть, давай искать,

Чтоб я смог жизнь твою забрать.

Неужели он вернулся, чтобы вновь забрать мою жизнь?

Сначала я вижу Игоря. Он непривычно серьезен, смотрит сосредоточенно. Я прослеживаю за его взглядом и закрываю себе рот, чтобы не закричать.

Совместный памятник папы и тети Марины полуразрушен так, словно его били кувалдами. Куски камня с частями фотографий и надписей валяются вокруг. Все более или менее уцелевшее изрисовано всевозможными непотребствами и исписано гадкими словами.

Но не это меня поражает больше всего. Рядом еще одна могила. На нее я не глядела десять лет. Но теперь она привлекает внимание, она цепляет взгляд и не дает отвести глаз. Я, словно завороженная, делаю несколько шагов туда, пока меня не перехватывает сильная рука. Игорь прижимает меня за плечи к себе, то ли опасаясь моей истерики, то ли того, что я не увижу края и упаду прямо в разрытую могилу.