Остановив машину на обочине, набрала номер и услышала его голос:

— Да?

— Это я. Лера. Тут такое случилось!

— Ты с ним встретилась?

— С ним — нет. Но зато я встретилась с ней!

— С кем?

— С Соней.

— С…

— Вот именно! Причем при таких обстоятельствах! Короче, слушай…

И дальше последовал рассказ о черном джипе, поездке в больницу и визите нарколога. Он слушал молча, не перебивая, а под конец спросил:

— Что ты собираешься делать?

Она заговорила сбивчиво и торопливо. В паузах слышала: «Так-так. А ты уверена?»

— Я хочу, чтобы ты сходил ко мне на работу и все рассказал. О том, что я нашла Соню, что она попала в аварию. Что лежит в больнице в тяжелом состоянии. Словом, мне вряд ли хватит положенного отпуска. Скажи, чтобы были готовы к тому, что через месяц я на работу не выйду. Ты это можешь. Мне нужен еще месяц за свой счет, а потом будет видно.

— Значит, увольняться ты пока не рискуешь?

— Пока нет.

— Лера, брось это дело. Ты сама не понимаешь, куда лезешь!

— У нас, по-твоему, есть выбор? Или ты забыл, как все было?

— Выбор всегда есть. Брось, Лера, — настойчиво повторил он. — Я тебе говорю.

— В жизни только один раз выпадает такой шанс. И отказаться?

— Приезжай домой. Я скучаю.

— Я тебя прошу — помоги.

— А как? Как помочь?

— Я же тебе сказала…

Она снова заговорила сбивчиво и торопливо. Потом перевела дух:

— Ну?

— Оставь ты эту девчонку!

— Она мне все-таки сестра!

— Тем более. Оставь.

— Ну уж нет. Я своего добьюсь. Мне только нужны бумаги. И свидетели. Я докажу, что она моя сестра. Летичевская Софья Алексеевна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, два года назад исчезнувшая из дома. Мне надо доказать это во что бы то ни стало. И тебе, кстати, тоже. Иначе…

— Да-да, я понял. Не продолжай… — Он помолчал, потом медленно, растягивая слова, сказал: — Ну, хорошо. А теперь слушай меня.

Теперь уже он говорил, а она в коротких паузах роняла: «Так-так, ты уверен?» И под конец: — Вот видишь, как удачно все складывается! У нас все получится. Я верю в это.

— Ты сейчас куда?

— Как это куда? Куда и собиралась! В тот дом! Сориентируюсь на местности. У меня теперь есть ключи.

— Лера, а разве это законно? Входить в чужой дом в отсутствии хозяев?

— Если этот человек там, я должна с ним поговорить. За тем и ехала. Ну, пока. Я еще позвоню.

— Пока. Будь осторожна. Целую.

— И я тебя. Люблю.

Еще покопалась в сумочке и достала связку ключей, теперь уже другую, ту, что прихватила в холле. Взвесила в руке. Ого! Тяжеленькая! Тут не только от дома. Вот этот похож на ключ от машины. Интересно, чьи же это? Лежали на журнальном столике рядом с маленькой черной сумочкой. Брелок слишком громоздкий, не дамский. Женщины не цепляют к связке ключей такой брелок. Дорого, броско, но безвкусно. И слишком уж тяжело. Подбросила в руке связку, ловко поймала. А теперь вперед!

…Сумерки. Целый день ждала, пока девчонка придет в себя! Подготавливала врачей. Середина августа, жара, к девяти часам вечера небо на западе становится багровым, еще немного, и солнце, словно в мягкие пуховые подушки, спустится в густые облака. До утра. Дом, сложенный из белого кирпича, при таком освещении нежно-розового цвета. Красивый дом. Огромный. Три этажа, крыт жестью, по левому краю фасада три узких, неимоверно вытянутых окна расположены лесенкой. За ними ступени, по которым можно подняться на второй этаж. И на этих узких окошках, и на окнах первого этажа чугунные решетки. Фигурные, сделаны на заказ. Забор глухой, сложен из того же белого кирпича. Справа ворота гаража, съезд на шоссе заасфальтирован. В глубине участка какие-то постройки. Из дерева, крытые пластиковой черепицей. Малинового цвета. Баня, сауна? Возможно. Резная беседка тоже на заказ. Яблони, насажанные по всему участку, молодые, но уже плодоносят. Не удержалась, подняла с земли румяный плод, надкусила. Что за сорт? Осенние, жесткие еще, словно дубовые. Кислятина! Бросив яблоко, огляделась. А хорошо люди устроились! Богато. Так она и думала.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Тишина. Как странно! Поднялась на крыльцо, подергала дверь. По-прежнему заперто. Все так, как она утром оставила. Еще более странно. Если он уезжал, то к вечеру непременно должен был объявиться. Или не жил здесь? Странно! Даже если воспользовалась в горячке его ключами, наверняка был второй комплект. Потом спохватилась. А машина? Сбежала с крыльца, вышла за калитку, решив проверить догадку. Долго гремела связкой ключей. Который же из них от гаража? Наконец отперла замок. Машина, новенькая «Вольво»-универсал зеленого цвета стояла в гараже. Итак, машина на месте. На чем же уехал хозяин? Господи, да что она про него знает? Про них? А вдруг было две машины? Или три? Люди богатые, многое могли себе позволить.

И тут увидела первого человека. Из тех, кто жил на этой улице. Женщина с тяжелой хозяйственной сумкой направлялась к соседнему дому.

— Добрый день.

— Здравствуйте, — ответила женщина, в голосе ее чувствовалось скрытое напряжение. Незнакомый человек стоит у соседского гаража, двери которого распахнуты настежь. Пришлось вступить в диалог. Спросила:

— Вы соседка?

— Кого соседка?

— Тех, кто жил в этом доме. Вы с ними общались?

— А вы кто?

— Я? Я родственница.

— Его или ее?

Кивнула удовлетворенно — значит, они жили вместе.

Вообще-то ее. Хозяйки. То есть… Бывшей…

— Анны Павловны?

— Да. Я родственница Анны Павловны. У меня есть ключи. Вот. — Показала связку. Женщина внимательно посмотрела на брелок. — «Что? Что такое?»

— А где же Паша?

— Паша? Ах, да! Паша. Ну конечно! Павел Мошкин!

— Ну фамилию его я не знаю, — сурово сказала соседка. — Паша и Паша. Вообще-то мы мало общались. То есть почти не общались. Но это его ключи. И машина на месте.

— Значит, хозяин где-то поблизости.

Женщина все еще напряжена. Она же слегка оживилась, затараторила:

— То-то я никак в толк не возьму! Приезжает родственница из провинции, а никого нет! Дали телеграмму и не встречают! А ключи оставили! Меня зовут Валерией. Валерия Летичевская.

— Ах, так! Что ж вы на похороны не приехали? Родственница из провинции. Никого ведь не было! А как речь зашла о наследстве…

— А что, уже зашла? Вы меня простите. Я получила телеграмму. Но почему-то уже после похорон. Подписана Павлом Мошкиным.