Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смелая ты, – сказала Наталья, – я так не умею.
– Ничё, научисся, – пообещала Ася, – будь ласка, принеси мою сумку. Я, кажись, в прихожке ее бросила.
Наталья обошла гигантский плюшевый диван на тонких вычурных ножках и зацепилась за раздвижной столик на колесиках. Раздраженно задребезжали хрустальные бокалы, на пол посыпалась шелуха от семечек.
– Эй, – укусила себя за веко щипчиками для бровей Ася.
– Извини, – пробормотала Наталья.
– Щетка в прихожей, – сказала Ася, выцеливая неподатливый корень, – надо новую щипалку. Эта ни черта не хватает.
Наталья закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной. Как он может с ней спать? Неужели мужикам все равно? Каждый раз, когда Эдуардо кладет руку на вертлявый Аськин круп, хочется умереть. И Женька оказалась такой же, как Аська.
Стуча о паркет деревянными ногами, Наталья прошла по кишке коридора в просторную прихожую, заставленную мебелью цвета кости несчастных, замученных до смерти слонов. Огромная Аськина сумка валялась у двери, половина содержимого наружу, внимание привлекли глянцевые квадратики поляроидных фотографий. Эдуардо целует Асю. Ася целует Эдуардо. Кто это снимал? Обнаженная спина Эдуардо на фоне претенциозных – золото на бордо – обоев. Он смотрит в камеру вполоборота, на щеке равнодушная, знакомая до боли ямочка.
– Натаха, чё застряла-то?
Звук Асиного голоса бритвой полоснул по ушам. Полы в доме Пилипчуков, покрытые толстым болгарским ковролином, замечательно заглушали шаги. Ася стояла в дверном проеме, скрестив ноги в сапогах-ботфортах, на дверной раме хищно поблескивали свежевыкрашенные кровавые ногти.
– Шпионишь, – прошипела Ася, – по сумкам шаришься?
Наталья икнула и спрятала руку с фотографиями за спину.
– Я все видела!
Ася занесла над головой руку и бросилась вперед.
Наталья отступила и прикрыла голову рукой с зажатыми в ней фотографиями.
– Дай сюда, – приказала Ася, притормаживая на каблуках.
Наталья протянула дрожащую руку с фотографиями.
Ася подняла сумку, бросила в них фотографии и повернулась к Наталье. Вздернулась короткая верхняя губа, обнажились крупные, лошадиные зубы. Ася окинула растерянную Наталью взглядом, закинула голову назад и… заржала, на шее забилась толстая синяя жила.
– Ну у тебя и рожа была! – хохотала она. – Ты чё думала, я не вижу, как ты Эдика глазами жрешь? Знала, что не стерпишь, нарочно сумку открытой оставила.
Аськин смех вывернул душу, пощечинами забарабанил по лицу. Наталья сжалась в комок, закрыла лицо ладонями.
– Дура, да не реви ты, – в Аськином голосе появилась вдруг жалостливая, бабья нотка, – я тебе добра хочу. Забудь Эдьку, не твоего он полета. Мой он теперь. Ясно? Мой.
На Натальином лице высохли слезы пережитого унижения, вскрылась, запульсировала зияющая, кровоточащая раны на пустом, оглохшем сердце.
– Твой? – тихо спросила она. – Ты уверена? Спроси его, с кем он был на Седьмое ноября.
В голос прорвалась предательская дребезжащая нотка.
Аська всхрипнула, заволокло пеленой глаза. Она знает, поняла Наталья.
Ася посмотрела на Наталью невидящими глазами и указала на дверь.
Наталья сняла с вешалки пальто, проверила, на месте ли шапка, и стала надевать сапоги.
Поблекшая вмиг Ася стояла, прислонившись спиной к стене, даже подплечники не помогали придать ее плечам прежнее горделивое выражение.
24 января 1991
1991 год начался со смутных событий в Прибалтике и на Кавказе. Страну лихорадило, прорастали драконьи зубы, засеянные гораздо раньше. В общаге отшумел Новый год, соседка, длиннолицая калмычка, ушла праздновать к землякам. Соседи из трешки тоже куда-то смотались. Весь блок был в Женином распоряжении. Она разогрела в кастрюльке суп, зажгла две свечи и достала из морозилки брикет мороженого, сняла верхнюю и нижнюю вафли, растопила на плитке маленькую шоколадку и залила пломбир.
Каждое утро начиналось с паники, в желудке поднималась тяжелая, едкая волна. Тошнило от всего. От кофе, запаха снега, бензина, дождя. Рвало горькой, желтой жижей от собственного отражения в зеркале.
Женя похудела, свитер висел мешком, как на плечиках. Брюки и юбки болтались на талии. Стали беспокоить зубы, выпрыгнула пломба, на резце явно появился кариес. И настроение стало неуправляемым. Она впадала в уныние по пустякам и по-идиотски радовалась ерунде. И постоянно не хватало воздуха.
Решение пришло само по себе, осветив закоулки души теплым, ровным светом. Она как-нибудь объяснится с родителями. Может, даже найдет подходящие слова для отца. Самое главное, что Ната простила ее за ту единственную, сумасшедшую ночь. Как нежно она его называет – «Лало». Непонятно только, зачем она общается с Асей? И правда ли, что Эдуардо устает от Асиных бесконечных притязаний и попыток «подкупить»?
Смешанный со снегом ветер ударил Женю в лицо колючим кулаком. В ребро уперлась острым углом неправильно уложенная в брезентовый походный рюкзак книжка. Женя перешла Невский и побрела к Московскому вокзалу.
«Стрела» стояла уже на перроне, Женя показала билет хмурому проводнику и поднялась по ступеням в вагон. На ее месте у самой двери сидел голенастый, взъерошенный парень в пиджаке и коротких черных брюках. Он помог Жене закинуть рюкзак на багажную полку и пересел на противоположную нижнюю полку.
– В Москву или чего? – чуточку заикаясь, спросил он.
– До Калинина.
– Жаль, – улыбнулся парень, – мы разве не знакомы?
– Хороший ход, – Женя невольно улыбнулась в ответ, – нет, мы не знакомы.
– М-меня, кстати, Леша зовут, – сообщил он.
Кого-то он явно напоминал, этот нелепый парень в коротких штанах. Женя внимательнее взглянула в лицо попутчика. На широком лице сияли теплые глаза чайного оттенка.
– Женя, – сказала она.
– Очень приятно, ага. – Он склонил голову набок и улыбнулся, ни дать ни взять добродушный, покладистый пес.
Поезд уютно стучал колесами, вагоны тихонько покачивались в такт. Они сидели друг напротив друга и болтали. Леша рассказывал про студенческую жизнь в Горном институте, рисовал пальцем на стекле геологические карты и азартно сверкал глазами и зубами. Женя пила третью чашку чая и слушала, подобрав коленки к подбородку. Казалось, что все заботы и печали остались за бортом. «Стрела» мчалась вперед, и Жене было немножечко грустно осознавать, что где-то существует другая, непохожая на ее собственную, простая и интересная жизнь.
Пришла проводница, вернула билет и сказала, что скоро будет Калинин.
Леша снял с полки рюкзак и помог его надеть. Минуту Женя чувствовала на плечах его большие теплые руки. Он смущенно кашлянул, достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку и ручку.