Медсестра оказалась права, сидеть на боку было гораздо удобнее, боль становилась вполне терпимой. Женя сосредоточилась на лице сына. Пунцовый цветок рта с очерченными губами, роскошные темные ресницы отбрасывают длинную тень на крошечную щеку.

– Сиську, сиську ему дай, – приказала пожилая медсестра, показывая, как правильно давать сосок.

– Ты чего худая-то такая, – сказала Жене вторая, улыбчивая медсестра, – скажи, пусть бульону с курой передадут, печенки еще можно. Тушеной, не жареной.

– Не ходит к ней никто, – оборвала ее пожилая, – родители в другом городе, а папаша…

Она высунула кончик языка и выдохнула. Получился короткий, энергично неприличный звук.

– Умер? – спросила собеседница.

– Слинял, – сказала пожилая, неожиданно переходя на громкий шепот.

Улыбчивая медсестра жалостливо покачала головой.

Женя коснулась лбом маленькой головы. Волосы соскользнули с плеч и занавесили, укрыли их от всего мира. Младенец чмокнул губами и вцепился в сосок. Боль огнем обожгла низ живота. Женя невольно застонала. Младенец перестал сосать, открыл темно-вишневые глаза и посмотрел прямо в душу. Теплая нежная волна омыла замороженное сердце. Женя протянула руку к маленькому лицу и пальцем погладила нежную щечку.

– Рома, – сказала она, – тебя зовут Рома. Младенец закряхтел и вернулся к груди.

– Чего ты навалилась-то на него так? – Пожилая медсестра стояла над кроватью с решительным выражением лица. – Еще и волосюками покрыла. А если задохнется? – сказала она. – Давай его сюда. Время кормления вышло. И не тяни так сосок. Трещины будут. Нажми сбоку.

Женя выполнила все указания и с неохотой вернула ребенка медсестре. Оттаявшее на миг сердце снова затянулось ледком.

– Спи, – сказала медсестра, – отдыхай. И пей. Молока больше будет.

Дни в роддоме летели один за другим, сложились в неделю, другую. Роженицы сменяли друг друга, а Женя оставалась в палате. Выяснилось, что старую медсестру зовут Анна Петровна, а улыбчивую – Лена. Женя недоумевала, что ее так долго держат в роддоме, и в то же время благодарила судьбу. Лето выдалось жаркое. Влажный душный воздух приносил с улицы запах жареных чебуреков и нагретого асфальта. Пот струился по спине и впитывался в халат, придавая ему кислый, несвежий запах. Душ работал не всегда, но зато в коридоре стояли два холодильника. И пеленки для Ромы стирать тоже не приходилось. Женя ломала голову, как она сможет обойтись без холодильника в общежитии?

Наступил день выписки.

Петровна подогнула углом пеленку со штампом роддома, поправила на головке легкий чепчик и протянула Жене аккуратно упакованного Рому. Хмурое лицо озарилось неожиданной улыбкой, словно зажегся свет в темном доме.

– С богом, – сказала медсестра и притворно нахмурилась: – Пупок надо будет смазать сразу после первого купания.

– Ты говорила. – Женя положила Рому на кровать и обняла старую медсестру за плечи: – Спасибо тебе, Анна Петровна. За все.

– Карточку не забудь снизу взять, – пробурчала та, – а то набегаешься потом.

Благоухающая духами незнакомая медсестра просунула в дверь голову и музыкально промурлыкала:

– Нечаева.

Женя поднялась с кровати и одернула несвежий халат. Медсестра, стуча каблучками, подошла к кровати и взяла Рому на руки.

– Какой тяжеленький, – пропела она.

– Три восемьсот пятьдесят, – с гордостью уточнила Петровна.

Выписывающая медсестра растянула губы в вежливой улыбке и прогарцевала на выход.

Женя поспешно обняла Петровну еще раз и последовала за ней.

Они прошли по длинным коридорам, спустились на два этажа и прошли в небольшую комнату. Медсестра положила Рому на пеленальный стол, взяла у Жени номерок на одежду и вышла. Слезы навернулись Жене на глаза. Сейчас с сына снимут роддомовские вещи, и он останется голышом. Вернее, в распашонке и тонком чепчике – подарках Петровны. В сумке была еще пара распашонок и один чепчик, но ни одних ползунков. Жене не пришло в голову, что надо будет как-то добираться до дома. Пять толстых фланелевых пеленок и четыре тонкие – все, что она смогла подготовить заранее, – лежали отглаженные в запертой комнате в общежитии.

Дверь открылась, и в нее боком, зажав под мышкой новенькое одеяло, протиснулась Анна Петровна.

– Успела, слава тебе господи, совсем запамятовала. Держи одеяло для пацана. Хлопочек. Таких днем с огнем сейчас не найти.

Женя растерянно приняла драгоценный сверток.

Петровна отмахнулась от благодарностей, вытерла испарину на лбу и подмигнула:

– Будет тебе и другой сюрприз.

За закрытой дверью раздался цокот каблуков и оживленные голоса. Выписная медсестра тараторила без умолку, звук другого голоса резанул по сердцу. Боясь поверить, Женя задержала дыхание.

Дверь открылась.

Вошла медсестра с Жениной одеждой через руку и с босоножками в руках. За ней с тревожным и одновременно сияющим лицом вышагивала мама. Огромная сумка на плече, в руке неловко зажат букет белых гвоздик.

Потный Андрей Григорьевич Пилипчук переложил громадный букет роз из одной липкой ладони в другую. Пиджак взмок под мышками, шелковая удавка галстука впилась в шею. Глава треста словно провалился в нелепую, фантастическую реальность: мысли в голове пихались и перебивали друг друга. Особенно мучили длинные, запутанные мысли. Короткие – хотелось выкрикнуть вслух и добавить мата.

Муками, которым его подвергала доня Асенька, можно было запросто устлать дорогу в ад. В голове возникла неожиданная картина. Ровная как штык проселочная дорога надвое делила выжженную землю, усыпанную человеческими костями и горелыми остовами хат. Через равные, распределенные словно гигантской механической рукой промежутки на дороге высились небольшие аккуратные холмики белоснежной муки.

Пилипчук сморщился и досадливо пробормотал: «Не мукой, а муками!» Картинка в голове послушно мигнула. Холмики сменили цвет с белого на серый.

Пилипчук вздохнул и стал думать дальше.

Разве не был он Асе хорошим отцом? Институт – пожалуйста, квартира в центре – будьте любезны. Машина? Скажи какая. Слова не сказал, когда Ася собралась замуж за этого иностранного нищеброда. Свадьбу закатил такую, что не стыдно было председателя областного исполкома позвать. Он, собака, не пришел, прислал зама. Не он один, многие из приглашенных предпочли открыточками отделаться. Со вложенными дензнаками. Будто у него денег нет. Вот когда Пилипчук пожалел, что покинул Украину. Косные в России люди, особенно в провинции. Ни тебе широты, ни тебе разгуляя. Председатель, тот хоть зама прислал. Заместитель, даром что на вид щуплый, жрал будь здоров, а пил и вовсе наравне с хозяином. Сибиряки – они ребята крепкие. Так втроем и гуляли. Зам, сам и кубинский зять. Эдуардо, мать его за ногу.