— Послушайте, — обратился к нему Талызин по-французски. — Не знаю, как вас зовут, возможно, вы вовсе не тот, кто мне нужен. Но времени у меня в обрез… Я проник сюда, в лагерь, ради встречи с вами — человеком, который работал в подземной лаборатории Свинемюнде.

— Грубо работаете, — тихо проговорил француз, едва шевеля распухшими губами. — То, что я из лаборатории Свинемюнде, не составляет для вас тайны. Я уже говорил вам: зря стараетесь. Не было у меня никаких сообщников, я действовал в одиночку.

— Меня не интересуют ваши сообщники.

— Вот как? — в глазах француза впервые вспыхнул слабый огонек интереса. — Что же вам нужно?

— Сведения о том, над чем вы работали в подземной лаборатории.

— Я не знаю, кто вы. И не хочу знать. Оставьте меня, — произнес француз и устало прикрыл глаза.

— У вас есть родной брат во французском Сопротивлении.

— О-о!.. — простонал француз. — Вы и до него докопались, боши проклятые!

— Я русский.

Талызин наклонился над распростертым французом и четко произнес:

— «Один из нас всегда прав».

Француз прошептал:

— Боже мой, вы действительно знаете брата… Теперь я верю вам. Скажите, он жив?

— По крайней мере, несколько месяцев назад был жив. Проводил работу на морском флоте.

— Начнем, — сказал француз. — Мой истязатель может появиться с минуты на минуту. Значит, вас интересует, как получается новое нервно-паралитическое ОВ?

— Да.

— Пишите, я буду диктовать.

— Говорите, я запомню.

— Запомните структурные формулы органических соединений?

— Запомню. И еще назовите точные координаты этой подземной лаборатории.

Француз с сомнением посмотрел на Талызина и начал говорить. Он часто прерывался, задыхаясь от кашля, и Талызину приходилось ждать, когда пройдет приступ удушья.

На прощание француз, вконец обессиленный, еле слышно прошептал:

— Желаю вам выполнить задание до конца. Передайте на волю, если погибну: меня допрашивал…

— Я знаю, — перебил его Талызин, — Миллер.

— Остерегайтесь его. Это не простая штучка.

— Прощайте, — сказал Талызин и осторожно пожал искалеченную руку француза.

В коридоре, возвращаясь из лазарета, Талызин встретился со штурмбанфюрером. Немец скользнул безразличным взглядом по привычно ссутулившейся фигуре санитара и, четко, по-солдатски отбивая шаг, проследовал дальше, в палату, где находился француз.

Талызин не мог знать, что это и был Карл Миллер, как не мог знать, что Карл Миллер был направлен сюда из Берлина национал-социалистским руководством с поручением — собрать и вывезти из лагеря все ценности, остающиеся после ликвидации военнопленных: золотые коронки, кольца и прочее, чтобы золото не пропало для партийной кассы. Время становилось все более тревожным, Германия разваливалась под ударами союзнических армий, и в таких условиях возможно было всякое.

Что касается строптивого француза, едва не поставившего под удар важнейшие работы вермахта, то выбить из него показания было поручено Миллеру, так сказать, «по совместительству». Руководству было известно, что Миллер умеет добиваться признаний от подозреваемых.

Каждое свободное мгновение — и во время изнурительной работы, и в минуты короткого отдыха — Иван мысленно твердил формулы исходных веществ и химических реакций. Ему было необходимо срочно найти способ переправить полученную информацию в Москву.

С руководителем лагерного Сопротивления капиталом Савиным ему удалось встретиться только четыре дня спустя после тайного посещения лазарета.

— Теперь главное — как тебе выбраться отсюда.

— Только о том и думаю, Сергей, — признался Талызин.

— Дело сложное.

— Знаю. Послушай, а нельзя мне бежать вместе с французом?

— С Пуансоном?

(«Одна из фамилий, названных Андреем Федоровичем», — отметил про себя Талызин.)

— Да, — сказал он.

— Мы думали об этом. Ничего не получится.

— Почему?

— Он совсем плох. Долго не протянет.

— Его ведь лечат…

Сергей махнул рукой.

— Бесполезно, у него все внутренности отбиты. Миллер поначалу перестарался… Говорят, у этого гада фамильный перстень. Старинная камея. Мне объяснял один немец, политический, знаток средневековой геральдики. Перед тем, как ударить заключенного, Миллер поворачивает перстень на пальце камнем внутрь.

— Зачем?

— Не знаю. Видимо, разбить боится, — пожал Сергей плечами. — Деталь говорит о многом: сильно предусмотрительный, гад… Мы обсуждали уже несколько вариантов, — продолжал он, — но все они связаны с большим риском и для тебя, и для всех нас. Но без риска тут не обойтись. Во всяком случае, теперь ты постоянно должен быть в состоянии полной готовности. Одежду для побега мы тебе приготовили: пакет на нарах, в изголовье.

Иван крепко пожал Сергею руку. Он представлял, каких трудов стоило ему и другим участникам подпольного Сопротивления готовить его побег, рискуя жизнью на каждом шагу.

Воздушные налеты союзников на гитлеровскую Германию учащались, и потому случай бежать Талызину представился гораздо раньше, чем он мог надеяться.

…Ночью завыла сирена воздушной тревоги. Вся лагерная охрана была поднята на ноги.

В призрачном небе горели осветительные бомбы, спускаемые на парашютах.

С одной из сторожевых башен ударила длинная очередь: видимо, у дежурного охранника не выдержали нервы.

Несколько бомб с летящих б сторону Гамбурга самолетов с воем устремились вниз. Одна из них разорвалась на лагерном плацу, другая поодаль, и взрывной волной сорвало двери барака. Люди высыпали наружу. Их встретила беспорядочная стрельба охранников.

— Назад! — истерически вопил Миллер. Стекла его пенсне поблескивали при вспышках огня.

Талызин мгновенно оценил ситуацию. Чутье разведчика подсказало: это случай, который может не повториться. Вскочив в барак, он схватил пакет с одеждой и бросился в сторону ограждений, где еще дымилась бомбовая воронка.

Высокий охранник с автоматом кинулся ему наперерез, но упал, кем-то сбитый с ног. Сзади слышались выстрелы и крики, но Иван бежал не оглядываясь.

Одна из бомб разворотила ограждение. Талызин бросился в образовавшееся отверстие, колючая проволока больно зацепила плечо, но удара током не последовало, электрическая цепь, видно, разомкнулась.