— Моя посудина в судовых документах называется «Кондор», — сказал капитан, становясь серьезным. — Заметьте это на всякий случай. А что касается моего имени, думаю, оно вам ни к чему. Можете звать меня, допустим, Педро — так я, помнится, и представился вам.

— Педро так Педро, — согласился Миллер.

«А ведь этот Миллер в некотором роде капитал, — подумал капитан Педро, бросив взгляд на собеседника. — Военный преступник — разве это плохой товар? Вот сломят Германию, и за таких, как он, военная администрация будет платить с головы. Да уже и сейчас русские наверняка заплатили бы… Мало ли кем он был в прошлом. Об этом Миллере говорили в Берлине разное… Или уж лучше держать курс на его багаж. Надежнее. Тут нужно обмозговать все, чтобы не попасть впросак».

Кругом, сколько хватало глаз, расстилалось спокойное море. Гибнущие корабли и люди давно уже скрылись за горизонтом. Гребни волн кое-где курчавились белыми барашками, а если посмотреть вверх, то между облаков можно было увидеть сверкающие куски по-весеннему яркого неба.

— Вот прибудем мы с божьей помощью на место, — спросил капитан, — чем вы там намерены заняться, Миллер?

— Почему это вас интересует?

— Да так…

— Там видно будет… В слаборазвитых странах много точек для приложения сил.

— И капитала?

— И капитала, — кивнул Миллер и пристально посмотрел на Педро.

Тот небрежно швырнул за борт погасшую сигарету:

— Что ж, опыт у вас немалый.

— Это о чем вы?

— А вот о чем: уж не вздумаете ли вы, Миллер, соорудить у нас концлагерь, на манер ваших?

— Если понадобится — соорудим. Свободный мир не раз еще пожалеет, что сокрушил Германию — бастион, который защищал Европу от большевистских варваров, — отчеканил Миллер.

— Вас ждут за океаном?

— У нас всюду есть единомышленники, — несколько туманно ответил Миллер.

Ничего более определенного капитану выжать из него не удалось.

Штурмбанфюрер погрузился в думы.

«С драгоценностями и золотом придется нелегко, — размышлял он. — Золото всех притягивает словно магнит».

В этот момент капитан заметил, что судно теряет скорость.

— Почему падает ход? — спросил он.

Миллер пожал плечами:

— Непонятно.

— Бездельники! — загремел Педро. — В Любекской бухте мы взяли достаточно угля, а вы ленитесь швырнуть в топку лишнюю лопату!..

— Давление пара в норме.

— Поднять его до красной черты! К рыбам, на дно захотели? Олухи! — надрывался капитан в переговорную трубку. — Я вижу, вы всем скопом решили совершить обряд самоубийства. Каждая лишняя минута промедления может стоить нам жизни…

— Капитан, в трюме вода, — взволнованно доложил боцман.

Взрывы английских бомб не прошли для судна бесследно.

Шум лодочного мотора казался Талызину оглушительным. Придерживая здоровой рукой руль, он тревожно оглядывал берега. В любую минуту могла возникнуть опасность.

Из-за поворота показался аккуратный кирпичный домик под островерхой шиферной крышей. С крыльца — видимо, на шум мотора — сбежал человек и спустился к воде. Крича что-то, он махал Талызину рукой, чтобы тот пристал к берегу. Иван на всякий случай помахал ему в ответ и промчался дальше. Вскоре домик скрылся из поля зрения.

Свинцовая усталость сковывала тело, даже поворачивать руль стало тяжело. Спать хотелось так, что глаза слипались. Чтобы ненароком не задремать в лодке и не врезаться в берег, Иван принимался снова и снова повторять по памяти химические формулы, которые надиктовал ему Пуансон.

Сколько прошло времени с момента побега из лагеря, он не знал.

«Сейчас вот засну и бессмысленно погибну. Что может быть глупее?» — подумалось Талызину. В это мгновение мотор чихнул. Через минуту-другую он чихнул еще несколько раз и заглох. Талызин снова и снова нажимал на стартер, потом понял: кончился бензин. Он вывернул руль к берегу, лодка по инерции достигла его и мягко ткнулась носом в песок.

Иван осторожно огляделся, ничего подозрительного не заметил.

Дальше продвигаться на лодке нельзя — нет весел, раздобыть бензин негде. Оставлять лодку здесь тоже не имело смысла — лишняя улика для возможной погони. Из последних сил он столкнул лодку и пустил ее вниз по течению. Затем поднялся по косогору. Местность была, к счастью, безлюдной. Пройдя метров триста, Талызин набрел на густые заросли краснотала, забрался в них, свалился и мгновенно уснул.

После короткого сна, освежившего силы, он снова двинулся в путь. Дорога шла среди аккуратно размежеванных полей, похожих на шахматную доску. Пахло прелым листом, набухшей землей, ранней весной.

Изредка навстречу шли люди, однако с ним никто не заговаривал. У каждого, видимо, хватало своих дел и забот. Встречались и бомбовые воронки, до половины заполненные водой. Видимо, когда союзники бомбили Гамбург, доставалось и пригородам.

Машин почти не попадалось. Однажды, когда издали послышался шум мощного мотора, Талызин, повинуясь интуиции, быстро свернул в сторону и спрятался за высокой насыпью. Тут же убедился, что предосторожность не была излишней: мимо промчался грузовик с солдатами. Подождав, пока машина скроется из виду, Иван двинулся дальше.

Он поставил перед собой четкую цель — добраться до Гамбурга и попытаться разыскать явку, которую ему дали в Москве.

Рассудив, что надежнее двигаться вдоль реки, он снова спустился к воде.

Талызин шел несколько дней. Ночевал где придется: в прошлогодних скирдах, полуразрушенных бомбежками строениях…

На четвертый день пути начало ощущаться дыхание большого города: чаще встречались люди, машины. Несколько раз реку пересекали мосты, близ которых было особенно опасно: мосты усиленно охранялись, и каждый раз Талызину приходилось делать огромный крюк, на который уходило немало времени. Тем не менее он упорно придерживался реки, поскольку она, как он убедился по встреченной на перекрестке дорожной схеме, вела к Гамбургу.

x x x

«Гамбург — 2 км» — лаконично извещала готическими буквами аккуратная табличка у дороги. Талызин замедлил шаг. Любой полицейский или военный патруль может счесть его подозрительным. Правда, солдатский мундир со знаками за ранения, которым снабдили его в лагере, сидел довольно ладно, и его можно привести в пристойный вид.

Он погляделся в окно одноэтажного домика, выбежавшего к самой дороге, поправил головной убор, мысленно повторил придуманную на ходу версию и решительно направился в сторону цирюльни. Над ее крыльцом весело скалился с вывески цирюльник в грязно-белом фартуке, с ножницами в руке. Что-что, а побриться было необходимо.