— Ну? — показались в комнате отец с матерью. Лица у обоих сияли. — Ты доволен?

— Ага, — кивнул я. — Спасибо.

— А компьютер чуть позже получишь, — будто прочел мои мысли отец.

— Когда? — захотелось знать мне.

— Вот разберусь немного с долгами и… В общем, скоро, — ответил предок.

Словом, жизнь вроде бы складывалась совсем неплохо. Видимо, даже слишком неплохо. Потому-то на следующий день все и началось.

Утром меня разбудили громкие звуки. Ничего толком спросонья не понимая, я босиком подбежал к окну. Звуки неслись с улицы. Большой духовой оркестр старательно наяривал громкий похоронный марш. Перед оркестром медленно двигалась траурная процессия, несущая полированный гроб с медными ручками и отделкой тоже из меди. Все это двигалось от нашего дома по направлению к видневшемуся вдали кладбищу. Оркестр играл от души. Звуки труб надрывали сердце.

— Эй! — влетел я в спальню родителей. — А вы говорили, что здесь не хоронят. Смотрите!

Впрочем, призыв мой был излишен. Предки уже и так стояли возле своего окна и смотрели, а также слушали.

— Не понимаю, чему ты, милый мой, радуешься, — сказал мне отец. Я немного смутился.

— Да, вообще-то, конечно, чего уж тут радоваться, когда кто-то там умер.

— Дело совсем в другом, — оборвал меня предок. — Понимаешь, нас обманули. Нахально обманули. Если тут каждый день будут продолжаться похороны в сопровождении духового оркестра, то нам придется срочно отсюда съезжать.

Отец еще хотел к этому что-то добавить, но тамбурмажор подал оркестру энергичную команду. Тарелки, трубы и барабаны оглушительно грянули, захлестнув своей скорбной волной все остальные звуки, в числе которых был голос моего предка.

— О, господи! — схватилась за голову мать. — Нет, это действительно невыносимо!

— Совсем обнаглели, — поддержал отец.

Оркестр тем временем перешел с бурного форте на траурное пиано. Жизнь стала немного легче, но не скажу, чтобы веселее. Теперь, когда траурный марш звучал тише, стали слышны скорбные всхлипы толпы.

— Я только одного не понимаю, — продолжал возмущаться отец. — Посмотрите, какой у них катафалк тут стоит, — он указал на блестящую черным лаком машину, которую почему-то оставили возле нашего дома. — Неужели этого, в гробу, не могли до самой могилы довести?

— Игорь, — перебила мать. — Откуда ты знаешь, что в гробу «этот», а не, например, «эта»?

— Мне так кажется, — отмахнулся отец, — но, (вообще-то, мне без разницы. Важен сам факт. И этот факт мне лично не нравится.

В тот момент, когда мы, немного очухавшись, сели завтракать, с улицы раздалась громкая стрельба. Отец вылетел на лоджию. Мы последовали за ним. Оказалось, что палят в воздух возле могилы.

— Похоже на воинские почести, — сказал отец. Стрельба прекратилась. Оркестр заиграл российский гимн.

— И впрямь почести, — уверился в своих предположениях предок.

— Видно, какой-то важный государственный деятель, — предположила мать.

— Важных государственных на такое кладбище не повезут, — возразил отец.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — сказала мать.

— Понятно лишь то, что нас обманули, — снова завел свое предок. — Надо же так влипнуть. Из центра Москвы попали прямо на кладбище.

— Погоди, Игорь, — вмешалась мать. — По-моему, это все-таки недоразумение. Мы с тобой на эту квартиру столько раз приезжали — и ни одних

похорон.

Мы вернулись на кухню к прерванному завтраку. Папа сосредоточенно молчал. Меня вдруг осенило:

— Надо у Жанны спросить. Они ведь сюда уже месяц назад переехали. И ее окна на эту сторону выходят. Вот я после завтрака схожу и выясню, хоронят тут или нет.

— А вещи разбирать? — строго взглянули на меня оба родителя.

Я ответил, что большую часть уже раскидал по шкафам вчера, а остальное доразберу вечером.

— Ладно, — сдался отец. — Беги к своей Жанне. Только чтобы к обеду вернулся.

Быстренько собравшись, я позвонил к соседям. За дверью послышался звонкий дай. Затем щелкнул замок. Из дверей вылетело нечто маленькое и черное. Оно завертелось волчком.

— Пирс, фу! — выбежала из квартиры Жанна. — Ко мне!

Существо замерло и оказалось лохматым, усатым и бородатым песиком.

— Это твой? — посмотрел я на Жанну.

— Естественно, мой, — усмехнулась она. — А ты думаешь, одолжили?

— Да нет. Не думаю, — смутился я. — А какой он породы?

— Двортерьер, — ответила Жанна. — Метис. Нам с мамой хозяева его матери, — перевела она взгляд на Пирса, — сказали, что он помесь скотчтерьера и блускайтерьера. Но, возможно, у него были еще какие-то родственники. Других, так сказать, пород.

— Неважно, — заявил я. — Все равно он очень симпатичный.

Никогда раньше не думал, что собакам настолько нравятся комплименты. Едва услышав мои слова,

Пирс взвился в воздух, лизнул мою щеку и снова приземлился на все четыре лапы.

— Ну и прыгун, — с удивлением произнес я.

— Что имеем, то при нас, — кивнула Жанна. — Ты явно Пирсу понравился. Обычно он чужих не облизывает. Пирсик! Пирсик! Ко мне!

Пес тут же прыгнул хозяйке на руки.

— Ну, заходи, раз пришел, — позвала меня в квартиру Жанна. — Ты, кстати, вовремя. Потому что мы с Пирсом только что с прогулки вернулись.

— Значит, ты больше уже не пойдешь?

Видимо, у меня сделалось очень разочарованное лицо. Потому что Жанна торопливо проговорила:

— С чего ты взял? Да мы вчера договорились погулять.

Мы вошли в переднюю. Жанна захлопнула дверь. Из кухни немедленно показалась худая темноволосая женщина в маленьких круглых очках и с дымящейся сигаретой во рту.

— Мама! — строго воскликнула Жанна. — Опять ты куришь на кухне. Мы же договорились.

— Я курила на балконе, — виновато ответила Жаннина мать. — А потом услышала, что к нам кто-то пришел. Имею я право посмотреть?

— Здравствуйте, — выдавил из себя я.

— Здравствуй, — кивнула она. — Ты, наверное, учишься с Жанночкой?

— Во-первых, перестань сюсюкать и называть меня Жанночкой, — топнула ногой дочь. — Во-вторых, он еще со мной не учится. А, в-третьих, это Федя из соседней квартиры. Я же тебе рассказывала. Они только вчера переехали, и мы с ним в лифте застряли.

— Замечательно! Очень приятно! Будем знакомы! Меня зовут Юлия Павловна!

Она энергично тряхнула головой, и пепел с ее сигареты упал на пол.