Миссис Блюм молчала, неприветливо глядя на него.

– Я понимаю, дорогая, что ты очень занята, но мы не заберем у тебя много времени. Александр – хороший художник, я дам ему твои фотографии, и он сможет написать портрет.

Не видя большого восторга с моей стороны, мистер Блюм решил смягчить ситуацию.

– Ну, об этом мы поговорим как-нибудь потом. А в первую очередь мы займемся вашими картинами. Для этого мне нужно будет составить с вами договор. Как только он будет готов, я приглашу вас в свой офис.

Через неделю мы оказались в приемной офиса мистера Блюма. Все было весьма чинно. Оформление приемной подчеркивало разносторонность взглядов хозяина. На стенах висели японские гравюры Хокусаи и Харунобу в отличных рамах вперемешку с различными дипломами шефа. На столе лежал пудовый том французских импрессионистов, на полках – журналы «Vanity Fair». После звонка девицы, сидящей на desk, прошло около получаса. Таков уж ритуал (все hаrd working). После этого хозяин вышел к нам и галантно пригласил в свой кабинет. Мы уселись в мягкие кресла, и он положил перед нами довольно объемистую распечатку. Наверху первой страницы золотом было напечатано:

LAW OFFICES LEO N. BLUM Attorney at Law

Ниже разместился заголовок, выполненный витиеватыми готическими буквами

ARTIST'S REPRESENTATION AGREEMENT

Это был наш договор. Все выглядело весьма солидно. В договоре было много страниц и много разделов. В конце я должен был поставить свою подпись. Мистер Блюм уже его подписал. Мы засели читать это произведение.

– Давайте я вам помогу, – сказал сердобольный хозяин. – Во-первых, вот срок договора – 5 лет, меньше, как правило, не делают. Во-вторых, вот мои комиссионные – 35 %, меньше никто не берет. Зато посмотрите раздел «Representative Services»: здесь я обеспечиваю и связь с галереями, и провожу консультации, и организовываю выставки, и даю рекламу, и готовлю биографию, и занимаюсь маркетингом, и т. д. и т. д.

– А что же на остальных тридцати страницах? – допытывались мы.

– Вы все равно ничего в этом не поймете. Это специфичный юридический язык, который понимают только юристы. Но это необходимая формальность, которую нужно было написать в ваших же интересах. Так что подписывайте, и, как говорится, – за работу.

– Мы должны предварительно все прочесть, так что экземпляр договора мы забираем с собой. У нас есть довольно сомнительный experience (опыт).

– Почему Алекс нервничает? Take it easy, Алекс. Вам все эти юридические тонкости ни к чему. Возьмите домой, если хотите, подпишите и пришлите мне по почте. Я просто не хотел усложнять вам жизнь.

Возвратясь домой, мы углубились в произведение нашего благодетеля, узнали из него много нового и были приятно удивлены. Во-первых, он нам сказал правду, что его доля в проданных картинах всего 35 %. Но он просто «забыл» добавить, что на 15-й странице указывается, что эта цифра распространяется только на первые полгода. После этого его процент вырастает до 60. Во-вторых он, оказывается, получает эксклюзивное право на все мои работы, и, независимо от того – им или мною, или кем-нибудь другим они будут проданы, он всегда будет отбирать свои 60 %, и, в-третьих, что особенно меня изумило, эта эксклюзивность распространялась на все виды моей деятельности. То есть, что бы я ни делал: скульптуру, публикации, книги, декоративные поделки и ювелирные изделия (откуда он только узнал, что я делал модели для ювелиров), он все равно будет отбирать у меня свою 60-процентную дань. Я представил себе лицо ювелирного мастера, для которого я вырезал из воска модели и портреты, когда к нему явится незнакомый дядя и потребует ни за что 60 % стоимости его продукции.

Через пару дней он позвонил.

– How are you, Alex! Рад вас слышать. Надеюсь, вы уже отправили подписанный договор?

– Нет. Мы с ним не согласны.

– Но почему?

Я объяснил, с чем мы не согласны, и что следует переделать.

– Это же пустая формальность! Мы всегда с вами сможем договориться об этих деталях по ходу дела.

– Кроме всего, я хочу вам сказать, что право на свои 35 % вы получите только за те картины, которые вы продадите.

Он как-то сразу сник. Я понял, что он вообще не собирался ничего делать, только следить за моей деятельностью и стричь купоны. Я добавил:

– Так что переделайте договор, и мы его подпишем.

Больше он не звонил. Так бесславно окончилось мое сотрудничество с третьим representative. Где искать новых агентов, я не знал. С друзьями в эмиграции всегда бывает скудно. Я вспоминал киевские контакты, когда с помощью приятелей можно было связаться с половиной города. Особенно приятно было вспомнить о КУПЕ.

Работал в нашей мастерской один конструктор. Звали его Гарик. Достался он мне в наследство от сбежавшего ГАПа. Особенной усидчивостью, он не отличался. Однажды после длительного его отсутствия я поинтересовался:

– Гарик, где ты пропадал?

– Я общался с Шиком.

– Я за тебя очень рад. Но я спрашиваю, не как ты общался, а где ты пропадал.

– Ая и говорю, что беседовал с Шиком. Шик – это фамилия. Это мой приятель Митя.

– Митя, говоришь?

– Вообще-то он не Митя, а Игорь.

– Что за путаница? И кто же он – этот Митя-Игорь?

– Он директор.

– Директор чего?

– Директор КУПЫ.

– Что это еще за Купа – Киевское управление православных адвентистов?

– Нет. КУПА это КУПА.

Это интриговало. Через пару дней я познакомился с молодым, очень подвижным и остроумным человеком – Митей-Игорем – директором и попробовал выяснить, что такое КУПА. Киевские ребята, отправившиеся на поиски вузовского диплома в Полтаву и поступившие там в строительный институт, жили очень дружно. Когда появились первые магнитофоны, мало кто из них мог позволить себе такую покупку. Они объединили свои скудные студенческие средства и купили магнитофон, который назвали КУПА – куплен на паях. Впоследствии к ним примкнули другие студенты, и появилась целая организация – КУПА. Здесь все было очень серьезно. Строгая дисциплина в вопросах взаимопомощи. Все должности выборные: директор, казначей, ревизионная комиссия, руководитель оппозиции и сама оппозиция, которая поднималась на дыбы при любых предложениях основного руководства. В общем, все как в многопартийном парламенте.

В дальнейшем вокруг КУПЫ сгруппировалось много ребят, которых связывала дружба, развлечения, взаимовыручка и, естественно, всякие скандальные ситуации. Мы подружились. Приятели, не вошедшие в КУПУ, тоже объединились, и, по принципу реорганизованной академии, избрали своих академиков-фундаторов. В их число попали и мы с великолепным Володей Набойченко, который занимал высокие посты и всегда рвался на помощь приятелям.