— Ты уже совсем одурела от своего спорта. Лучше послушай, о чем поет наша любимая Тонечка, — сказала повеселевшая Лида.

— Чепуха! Такое случается, если начинается менингит! Кто со мной в последний раз к ветряку? — И, поднявшись, засвистела свой любимый мотив «Пичирили».

Старый ветряк высился неподалеку от тока. Обыкновенно возле него собиралась поселковая молодежь. Сейчас место было занято тракторами и какими-то зубастыми машинами.

Заходящее солнце золотило стекла кабин, играло бликами на мощных гусеницах. Пораженные обилием машин, девушки остановились.

— Из усадьбы пришли, — почему-то шепотом сказала Лида. — Может быть, наша бригада? Узнаем?

А узнавать-то было не у кого. Очевидно, люди этот последний свободный вечер решили провести в поселке, оставив сторожем большого черного пса с белой отметиной между глаз, в виде расходящихся ножек пинцета. Он неистово залаял, когда осмелевшие девушки приоткрыли дверцу кабины крайнего к ним трактора.

— Эй! Эй! Куда понесло? — раздалось в ту же секунду, и из-под машины показалось чумазое мальчишеское лицо в кепке, повернутой козырьком назад. — Это еще что за порядки? Кто разрешил?

Парень выполз, погрозил раздвижным ключом.

— А где люди? — спросила Лида. — Почему вы один?

— Люди в читальню ушли. Там собрание. А вы что, инспекторы?

— Это ваш пес? — выступила Волька.

— Зачем мой, бездомный!

— Симпатичный! Только почему он старается, зубы скалит?

Присела на корточки, посвистела. Добровольный сторож прижал уши, зарычал.

— Люблю таких, — сказала Волька, — завтра возьмем его с собой на стан. — И, обратившись к пареньку, с затаенной насмешкой спросила: — Неполадочки? Ремонтируетесь в последнюю минуту?

Тракторист прищурил глаз, зажал в ладони вынутую из пачки папиросу.

— А ты что? Помочь хочешь?

— Могу!

— Лезь под трактор, подтяни гайки…

— Гайки? — растерялась Волька, впервые видевшая так близко эту неуклюжую сильную машину.

Парень оказался вредным и, посмеиваясь, протянул ей ключ, ткнул пальцем куда-то под гусеницы. Волька беспомощно улыбнулась, опустила глаза на свою клешевую новенькую юбку, затем упрямо передернула плечами» и не успели подруги ахнуть, как она уже скользнула под трактор.

— Какие гайки подтягивать? Говорите! — раздался ее сердитый голос.

— Вот перец! Не испугаешь. Вылазь обратно. Мой рысак в исправности.

— Мы тоже с утра в степь двинемся. — сообщила Лида, устраиваясь на чурбачке. — Может быть, вместе будем работать.

— Кто знает. Может, и вместе, — сказал тракторист. — Чего стоите? — обратился он к подругам, — садитесь. Много народа понаехало к нам. Утром опять два эшелона прибыли. Из Ленинграда, да кавказские парни примчали.

За разговорами не заметили, как стемнело. Сверкнула первая крупная звезда, следом замерцала вторая, третья, и целый рой ясных чистых жемчужин усеял темное небо. Взошла луна, большая, сияющая.

Вокруг все изменилось до неузнаваемости. Отчетливее выступили белые домики, обнесенные кружевными плетнями. В темноте, среди необъятного простора они походили на пиленые кубики сахара. Вот в одном прорезался светлый прямоугольничек, и немного погодя теплые живые огни, словно глаза, уставились в степной мрак. В похолодевшем воздухе вспыхнула задорная песня. На дороге забормотала машина, засигналила. Послышался говор, топот крепких ног по звенящей земле.

Парень замолк, поднялся.

— Наши идут. Сейчас трогаемся.

А еще через несколько минут подруги провожали бригаду в степь.

— Ждите нас! — крикнула Волька, — завтра приедем…

НА СТАНЕ

Вот она какая степь! Вот откуда вечерами залетал в окна домика пряный аромат, кружащий головы. Едва за поворотом скрылся ток, исчезли постройки конного двора и еще виднелся на пригорке старый ветряк с опущенными крыльями, а взорам уже открылся совершенно иной мир — необозримый, просторный, мир пахучих трав, зеленовато-янтарного моря хлебов, мир беспрерывного торжествующего гимна природы. Пело все: и необъятная голубизна неба, и жаркое солнце, и нескончаемые живые волны тугих набухающих колосьев. Пела сама земля, пела свой могучий гимн плодородия и силы.

Кто хоть раз побывал в степи, тому не забыть ее величия, не забыть мерцающей дымки, очень далекой и до удивления прозрачной, — там сливается горизонт с наплывом янтаря, зелени, там в тихие особые дни появляются чудесные миражи.

Надолго останутся в памяти степные озера, небольшие, прохладные, поросшие камышом, будут помниться и овечьи отары, перекатывающиеся кудрявым прибоем по дорогам, и сам чабан верхом на косматой лошаденке со странной дудкой на груди, поющей по особому — тонко и призывно.

С пыльного большака машина свернула в сторону и прямо по луговине, путаясь скатами в травах, приминая желтые головки цветов, подкатила к двум жилым вагончикам. У распаханной широкой межи остановились — стан.

Покручивая рыжеватый ус, дядя Паша объяснил: в одном из вагончиков — кухня, в другом живет бригада; стан опахали на случай пожара.

Волька, выпрыгнув из кузова, спустила на землю лохматого пса с белой отметиной между глаз. В самую последнюю минуту она приволокла его на своем лаковом ремешке. Неизвестно, где и как умудрилась она словить это страшилище с репьями на хвосте и ушах. Под общий смех заявила:

— Каждое разумное существо обязано иметь дом, собственное имя, заниматься полезным делом, а не гонять по улице кур.

За белую отметину пса нарекли Пинцетом, угостили сахаром и, против его воли, увезли на стан.

— Вот и приехали, — тихо сказала Лида, осматриваясь по сторонам.

— Приехали, — следом за ней повторила Нюська. — Лида, ведь ты будешь речь произносить? Дядя Паша, а где люди?

— Эй, скаженные, есть кто дома? — постучал дядя Паша кулаком в стену вагона. — Помощников привез, встречайте…

Открылась дверь, по лесенке сошли два чумазых паренька, сообщили, что матрацы уже завезены и полотнища для палаток приготовь лены, только ужина не будет, потому что повариха уехала в поселок на свадьбу.

Начали ставить палатки, но оказалось, что ни одна из девушек не знает, как это делать. Позвали на помощь парней. И те спустя несколько минут уже вбивали колышки на облюбованном девушками месте. Неугомонная Нюська попыталась было заговорить с тем, что повыше ростом, кудрявым и смуглолицым, но, получив в ответ неясное бормотанье, рассердилась. Обозвав товарищей «молчунами», умчалась в степь на разведку. Вернулась вскоре, торжествующая, с огромным ворохом прошлогодней соломы.

— Заткнем щели, обложим палатки доверху, создадим уют, — захлебываясь объясняла Нюська, не понимая, почему парни дружно прыснули в кулаки, а бригадир нахмурился.

— Ты что же, степь хочешь мне спалить? — спросил он. — Сушь кругом, упадет ненароком горящая спичка, или искра залетит. — И отправил огорченную Нюську обратно.

Зато другая затея ему пришлась по душе. Когда в стороне от вагончиков раскинулись два шатра и Лида заявила, что не хватает флага, он одобрительно гмыкнул:

— Это ты хорошо придумала. Поеду в усадьбу, привезу кумача.

Кумача ждать не захотели. Лида уговорила Севочку пожертвовать