Никто, кроме четвертого, комментировать происшествие не стал. Восьмой с перекошенным от злобы лицом выдернул из ножен на поясе нож, резко вскочил, но, пошевелив острием клинка из стороны в сторону, спрятал оружие. Здесь все были на работе, на хорошо оплачиваемой и подвернувшейся лишь благодаря счастливой случайности. Так что терять доходное место из-за какой-то фригидной стервы восьмому совершенно не хотелось. Да и никто не смеялся – шутка метелки явно не удалась.

А Окоёмов подумал, что вряд ли восемнадцатая промахнулась.

Лейтенант появился минут через пятнадцать. Мокрый и мрачный.

– Кто стрелял?

Вопрос был задан тихо, без малейшего проявления эмоций. Словно он не собирался надавать по морде провинившемуся, а просто поддерживал светскую беседу.

– У восемнадцатой спросите, – посоветовал восьмой.

Лейтенант обвел всех тусклым взглядом, начисто лишенным какого бы то ни было выражения, и, не произнеся ни звука, исчез за стеной дождя.

– Допрыгалась девка, – не то с сожалением, не то со злорадством проронил восьмой.

Его рука усиленно терла макушку, будто пуля на самом деле зацепила ее. Но восемнадцатая стреляла, как Вильгельм Телль: пуля лишь прочертила едва заметную борозду в коротко стриженной курчавой шевелюре обидчика, не коснувшись кожи. Окоёмов обратил внимание, что, несмотря на браваду в голосе, пальцы черного дрожали.

Лейтенант и восемнадцатая вернулись через несколько минут, ссыпая с потревоженных листьев целые водопады брызг. Оба с постными рожами и потухшими, словно у мертвецов, взглядами.

– Собирайтесь, – сказал Лейтенант, – через десять минут выступаем.

– Куда? – спросил кто-то, но ответа не удостоился.

– Все оборудование брать с собой. Оружие держать наготове. И чтобы больше никакой стрельбы без моей команды.

Восемнадцатая, стоя за спиной Лейтенанта, навьючивала на себя тюки и проверяла, надежно ли закреплено оружие. Если последняя фраза адресовалась ей, то ни она, ни сам Лейтенант никак этого не отметили.

– Небось с Лейтенантом... – прошипел восьмой, но осекся, заметив короткий взгляд восемнадцатой. Его рука непроизвольно коснулась мокрой теперь макушки.

Командир резко развернулся и скрылся за зеленью листьев. Никаких «и побыстрей», «шевелитесь» или еще чего-нибудь такого. Ни одного слова, не несущего информационной нагрузки. Иногда Окоёмову казалось, что он не человек, а искусно сделанный робот.

– Что это за движения такие экстренные? – проворчал седьмой, скатывая мокрый тент, сплюнув от досады. – И идти мокрыми, и тряпка эта теперь тяжелей в два раза будет.

– Ты укатывай плотней, а то в зарослях увязнешь.

– Не учи.

Шли недолго. Не больше получаса. Второй и третий были с группой подопечных с самого начала, но прояснить ситуацию не смогли.

Контейнеры с оборудованием отобрали. Окоёмов отдал свой с радостью и слабой надеждой, что тащить этот ящик назад не придется.

Из явленных на свет деталей хмыри собрали довольно высокую треногу, прицепили к ней длинную трубку, конец которой уперли в землю.

– Это что, бур? – спросил Окоёмов у Лейтенанта, но тот сделал вид, что не слышал вопроса.

Может, и на самом деле не слышал – дождь разыгрался не на шутку, небо заволокло столь плотной облачностью, что под густым лиственным покровом джунглей сделалось темно, как ночью. То и дело полыхали молнии и слышались раскаты грома.

Лейтенант задумчиво посмотрел в сторону неба – никакого неба там видно не было, только темно-зеленая листва сплошным потолком, – потер шею и сверился с каким-то прибором, надетым на левую руку. Окоёмов внимательно следил за действиями начальника, пытаясь понять, чего тот ждет. Но, как обычно, ни один мускул не дрогнул на лице Лейтенанта – он получил требуемую информацию, но какие эта информация вызвала у него эмоции, оставалось загадкой. Как оставался загадкой ответ на вопрос, есть ли у него эмоции вообще.

Лейтенант повернул голову и что-то сказал. Точнее, крикнул, но из-за грома и шума дождя Окоёмов не разобрал слов.

– Что?! – прокричал он в ответ.

– Рация! – Лейтенант показывал пальцем на ухо, но уже не смотрел на Окоёмова. – Всем включить рации!

Командир исчез среди темной листвы, направившись к следующей группе бойцов. Окоёмов воткнул маленький незаметный динамик в ухо и закрепил ларингофон на горле. Времена, когда все действия диверсионной команды, подобной их номерному взводу, координировались командиром с помощью «балалаек», снабженных специальными боевыми программами, канули в Лету. С «балалайками» было удобно – попрактиковавшись какое-то время, начинало казаться, что ты часть единого организма, рецептор или эффектор слаженной команды. С рацией было попроще, никто не испытывал радости от необходимости пользоваться архаичным устройством, которое – спасибо грозе – сейчас выдаст столько помех, что Лейтенанта будет слышно не намного лучше, чем сквозь рев падающей с верхних ярусов воды.

Пальцы начали поворачивать маленький верньер, чтобы включить радиосвязь, но их накрыла большая черная ладонь. Это был восьмой.

– Не спеши, – заговорщицким тоном сказал он. – Дело есть.

– Что случилось?

– Слушай, эта восемнадцатая – с ней что-то нечисто. Что она делает в нашей команде? Что вообще баба здесь делает?!

– Чего ты к ней прицепился?

– И Лейтенант туда же. Тебя или меня за такую выходку он расстрелял бы на месте. Ну, лишил бы зарплаты. А ей – хоть бы что.

– Может, он и ее зарплаты лишил. Ты знаешь?

– Да, ты прав...

Восьмой вертел свой наушник в левой руке. Окоё– мов отчетливо видел мелькание белых ладоней среди почти кромешной тьмы. А ведь солнце еще не село. Что там происходит на небе?

– Она отлично стреляет, – сказал Окоёмов. – Очень хорошо, я видел.

– Я тоже, – восьмой усмехнулся, но его улыбка смотрелась безрадостно.

– И симпатичная, – с улыбкой добавил Окоёмов и включил рацию.

– Да пошел ты!..

– Четырнадцатый, четырнадцатый, – тут же возник голос Лейтенанта. Монотонный, словно заело пластинку.

– Четырнадцатый здесь, – ответил Окоёмов.

– Команда включить рации была... – Лейтенант исчез за трескотней помех, а спустя секунду воздух сотрясся от грома. Эпицентр грозы, похоже, висел почти над их головами.

– Есть включить рации! – не дожидаясь окончания шквала помех, отрапортовал Василий.

– Я сказал включить рации пять минут назад, – повторил Лейтенант, тоже, видимо, уловив помехи. – Минус пять процентов оплаты.

– Но...

Нет, оправдываться не стоило. Это обойдется еще во сколько-то процентов. И так с Окоёмова бесстрастный начальник успел уже снять почти пятую часть жалованья. Да и глупо это – оправдываться. Словно нашкодивший малыш.