Повисла долгая пауза. Рыцарь явно не собирался меня убивать. Он ждал от меня объяснений, а давать их я был не намерен. И конечно же, ни за что не назвал бы ему своего имени, с которым расстался, когда ушел из дома.

— Меня зовут Грегор Майнцский, — наконец объявил он, вероятно, чтобы показать хороший пример.

Я с удивлением смотрел на него несколько секунд, а потом разразился злобным хохотом. Рыцарь слегка удивился, но продолжил:

— Я рыцарь и землевладелец в Священной Римской империи…

— Знаю, кто ты! — чуть ли не проорал я. — Ведь пою песни о тебе!

Пытаясь освоить европейский репертуар, я выучил умопомрачительное количество песен о великих героях-рыцарях и пел об их идеальных душах, идеальных семьях, идеальных дамах сердца и идеальных подвигах. Чтобы не сойти с ума, я придумал несколько пародий на эти популярные баллады и сейчас, поддавшись порыву, процитировал несколько строк про силача-геркулеса, что сидел передо мной:

Ну вот тут он не выдержит и точно разрежет меня на полоски.

Рыцарь, однако, лишь дернул плечом.

— И дальше этого неприличия твое воображение не идет? В свое время я слышал кое-что и похуже.

И он запел с легким германским акцентом на тот же мотив, хотя размер строки укладывался не совсем хорошо:

Все это он пропел мягким приятным баритоном, причем вполне серьезно и в то же время с долей юмора, чем ввел меня в замешательство.

— Само собой, приведенные факты не совсем соответствуют истине, — продолжал он, словно я мог подумать иначе. — В действительности я имею честь — вот уже целых две недели — состоять в браке с Маргаритой, побочной дочерью маркиза Бонифация Монферрата, предводителя этого похода, того самого человека, которого ты только что притворно хотел убить. Но довольно, мы уделили моей особе неоправданно много внимания. Теперь твоя очередь. Кто ты такой?

— Злодей. На моих руках кровь, хотя ты так любезно меня пощадил. — Прочтя непонимание во взгляде Грегора, я продолжил осипшим голосом: — Мне нужно еще хлеба, а то совсем сил не осталось, раз уж я пока живой.

Грегор швырнул мне всю буханку, и я начал откусывать от нее, не разламывая на куски.

— Объясни, почему ты считаешь себя злодеем.

— В двух словах не расскажешь, чтобы удовлетворить твой праздный интерес, — ответил я, не переставая жевать.

Он начал терять терпение.

— Ты кого-то убил?

— А все эти баллады о тебе правдивы? — поинтересовался я. — Ты действительно воплощение рыцарства и набожности?

— Сейчас разговор о тебе.

— Почему ты не хочешь ответить? Быть может, у тебя есть что скрывать?

— Нет, — сказал он. — Зато у тебя есть, и ты сейчас мне расскажешь, что именно.

— Ради всего святого, я ведь заслужил право выслушать хотя бы слухи. Расскажи мне что-нибудь. Произведи на меня впечатление. Заинтригуй. Унизь. Но только не наводи на меня скуку. Если ты настаиваешь, чтобы я жил, то пусть моя жизнь будет того стоить. Ты можешь мне потрафить хотя бы в такой мелочи. Начни с рассказа о том, к чему все это бряцание оружием. — (Разумеется, я это уже знал.)

Грегору не понравилась моя болтовня, более того, его возмутило, что какой-то плебей смеет разговаривать с ним таким образом.

«Отлично, — подумал я, — если продолжать в том же духе, то, возможно, ты хотя бы выкинешь меня пинком из шатра».

Но вместо этого он почтительным жестом указал на столбик возле полога, где на колышке висел маленький деревянный диск с восковым отпечатком, изображавшим простенький щит с оленьими рогами и рукой, держащей кинжал.

— Это печать предводителя нашего войска, маркиза Бонифация.

— Твоего тестя, — уточнил я с насмешливым почтением.

— Да, хотя по закону это не совсем так, ведь я женился на его внебрачной дочери, — без раздражения уточнил Грегор. — Мы дорожим друг другом, я когда-то служил оруженосцем при его дворе. Печать дает мне свободный доступ к нему. А знаешь, его трубадур Рамбальд иногда называет его в песнях и балладах «англе», то есть «англичанин», — возможно, из-за этого ты и запутался. Как бы там ни было, он великий человек и возглавляет беспримерное паломничество.

— Беспримерное? Разве до сих пор никто ни разу не отправлялся в Иерусалим покарать неверных? Могу поклясться, что за последнее столетие или около того прошли по крайней мере три большие кампании…

— Я имел в виду другое, — сказал он. — Ты вот о чем подумай: Бонифаций родом из Монферрата, что в Пьемонте, к западу отсюда. Но войско в основном составляют французы и фламандцы, а еще есть выходцы из Германской империи вроде меня, и все мы сейчас служим вместе с венецианцами…

— И видимо, ваш предводитель — тайный англичанин, вот в чем проблема.

— Да ты послушай, о чем я толкую, — увещевал меня Грегор и вдруг заговорил как церковник: — Мое сердце принадлежит отцам Израиля…

— Так это иудейское паломничество?

Он бросил на меня недовольный взгляд.

— Этот человек — а ведь он даже не помазанник Божий, не король! — объединяет различные народы под единым знаменем — знаменем Святого отца. И все на благо христианства.

Рыцарь говорил так, словно я мог стать лучше от того, что пойму и оценю задачу Бонифация.

— Должно быть, он амбициозный придурок.

Рыцарь покачал головой и сделал еще одну попытку.

— Они пришли к нему, преклонили колени и умоляли возглавить их войско! Он не думал ни о какой личной выгоде. Просто ответил на чаяния христиан и исполнил свой долг воина Христа.

— Судя по всему, у него неплохой трубадур, если подобная история передается из уст в уста. Хотя зачем мало-мальски стоящему трубадуру называть своего хозяина англичанином и считать это комплиментом?

Грегор сердито фыркнул.

— Я только зря трачу с тобой время. Немедленно отвечай, кто ты такой, иначе передам тебя тому… — он запнулся, — тому, кто добьется результатов.

Многообещающее предложение. Я хоть и крепкий, но мелковатого сложения и вряд ли выдержу пытки. Лучше бы со мной покончили разом. Впрочем, выбирать не приходилось, поэтому я промолчал.

Грегор раздраженно шагнул к пологу шатра и остановился, освещенный заходящим солнцем. Его тень падала на меня. Потом он вышел, обратился к кому-то, кого я не увидел, и что-то долго втолковывал ему на германском. На прощание он послал мне предостерегающий взгляд, в котором я прочел одно лишь дружелюбие, словно он знал, что добьется своего, потому что намерения у него добрые. Потом Грегор ушел, и я вновь приготовился встретиться с Создателем.