Как только епископ удалился, тотчас скатали подстилки, сложили шатры и все погрузили на корабли. На лошадей — боевую кобылу Грегора по кличке Самма, кобылу Отто по кличке Оро и двух вьючных животных — надели шоры и подняли по деревянным сходням в чрево грузового корабля. Там животных поместили в стропы, чтобы они не поранились во время путешествия, а потом заделали смолой все боковые иллюминаторы. Эти суда были своего рода новшеством, их специально сконструировали для перевозки лошадей в таких масштабах, каких Венеция прежде не знала.

Грегор, как и многие из его соотечественников-германцев, получил койку на корабле «Иннокентий», названном в честь патрона всего похода, амбициозного молодого Папы. В течение дня мне пришлось болтаться между Ричардусами, дедом и внуком. Хотя германским я не владел, но благодаря другим языкам кое-что понял из их разговоров. За работой они все выражали недовольство — по поводу курьера с деньгами, который так и не прибыл из Лиона, по поводу какого-то города Задар, а то принимались бранить торговца соленой рыбой, заломившего неслыханную цену. Временами всплывало имя Грегора, но не прозвучало ни упрека в его адрес. Среди рыцарей империи, Франции, Фландрии, Италии человек, спасший меня от меня самого, почитался как высокородный знатный господин. В то же время на борту «Иннокентия» его разместили между палубами, предоставив каюту получше, чем пехотинцам, плотникам, кузнецам, конопатчикам или матросам, но очень похожую на общую спальню.

Я заметил своим соглядатаям, что зятя командующего могли бы устроить с большими удобствами. На что старший Ричард проявил такую прозорливость, которой я от него никак не ожидал. Он объяснил, что по просьбе маркиза Бонифация Грегор согласился отправиться в путешествие не в его свите, а как обычный германский рыцарь, лишь отдаленно связанный с людьми епископа Конрада. Грегор не возражал, когда узнал, что лишится права общения с благородными господами, в чье общество он теперь мог попасть благодаря женитьбе. Он предпочел остаться с простыми людьми, ибо так мог принести больше пользы своему командующему. Бонифаций представлял Грегора как персонажа героических баллад: его верность и доблесть были вознаграждены (отсюда и брачный союз), а он тем не менее остался непритязательным воином, стремящимся только служить своему командиру. Родство с Бонифацием придало Грегору более высокий статус, но он все равно селился в лагере рядом с рыцарями, которые обожали его и считали, что он один из них. Старший Ричард понимал это яснее, чем сам Грегор.

На многих судах вдоль палуб были выстроены башни. Ричардусы пояснили, что позже их надставят и с их помощью станут осаждать высокие стены прибрежных городов, где живут неверные. А пока каюты в этих «замках» разгородили на тесные клетушки для пилигримов высшего ранга. Пространство под палубами было разделено на несколько длинных перенаселенных спален, нестерпимо пахнувших уксусом. В каждой спальне разместилось до десятка рыцарей с оруженосцами и сундуками, набитыми оружием и доспехами. Прочим пилигримам, включая Отто, предстояло отправиться на кораблях, на которых перевозили лошадей, чтобы приглядывать за ними. Пехотинцам выпало совершать поход еще в большей тесноте на других кораблях. Заполучив меня в свою команду, Грегор выторговал за огромные деньги дополнительную клетушку.

— Только не это! — сказал я Грегору убитым голосом, оглядывая тесное помещение, куда свет проникал лишь из люка над головой. Остальные, кто здесь располагался, не обращали на нас внимания. — Переезд из Британии по морю был самым худшим, что случилось в моей жизни. Не заставляй меня проделать здесь весь путь до Иерусалима. Если бы ты перерезал мне горло, то поступил бы добрее.

— Иерусалим — не прибрежный город, — сказал Грегор тоном снисходительного отца.

Возможно, его не очень радовала роль моего духовного наставника, но он отнесся к ней очень серьезно. (Позже оказалось, что Грегор просто по своей природе был не способен воспринимать вещи по-другому.)

— В самом скором времени, — добавил он, — мы вновь окажемся на суше. Сначала отправляемся в Египет.

Это меня смутило.

— Вот как? Разве Иерусалим перевезли в другое место?

Я не был сведущ в географии, но отшельник Вульфстан назубок знал весь Ветхий Завет, и после того, как я провел с ним столько времени, я уже понимал, что бессмысленно искать Иерусалим в Египте.

— Прежде чем мы отправимся в Святую землю, решено завоевать Александрию. А она находится в Египте. Впрочем, такие подробности тебя не касаются.

— Если эта подробность увеличивает мое пребывание в плену, то я должен не согласиться.

— Тогда иди и докучай кому-нибудь другому, — миролюбиво буркнул Грегор.

Я начал докучать Ричардусам, но без всякого удовольствия. По приказу Грегора они отвезли меня на гондоле на главный остров, суетный Риальто, и накупили, несмотря на мои протесты, кучу не нужных мне вещей: новую одежду, плед, бурдюк для воды, подстилку, амулеты против морской болезни и неудачи. Еще они приобрели клеть с полудюжиной кур, виноград, дикие грибы (в большом количестве) и мерзкого вида сушеные травы с поэтическими названиями, как, например, лекарственная дымянка и льнянка, которые, если верить их разъяснениям, помогут опорожняться кишечнику во время морского похода.

Последний месяц я почти все время провел на этой поразительной рыночной площади, выходящей на Большой канал.

Как всякий, кто впервые оказался в Венеции, я поражался богатству нарядов, снеди, специй, товаров, домов, а также разнообразию языков, традиций и одежды. Я, проживший всю жизнь далеко от моря, среди холмов, удивлялся тому, какое же это было плоское, тесное и перенаселенное место, какими затхлыми были все запахи, как неровно отражался свет от воды, а кроме того, какое громкое и странное эхо разносилось в этом городе из камня и воды. Но сегодня я ни на что не обращал внимания. Все еще пребывал в шоке оттого, что должен был умереть, но не умер. Даже ни разу не попытался удрать от Ричардусов — не мог шевелить мозгами.

Переделав все дела, мы вернулись гондолой на корабль, уселись на палубе и принялись скучать до зевоты, вдыхая отдававший болотом воздух лагуны, такой густой, что хоть режь его ножом. Наивные Ричардусы хоть и отличались подозрительностью, но слушали меня открыв рот, поэтому мне было легко выудить у них все, что они знают. О намерении свернуть в Александрию им было ничего не известно. Однако кое-что они все-таки знали и с удовольствием поделились со мной сведениями о том, что составляло мой второй интерес во всей Венеции: об их шлюхе.