Переговоры афинян со спартанцами на общегреческом съезде в Коринфе также завершились успехом благодаря красноречию Фемистокла, убедившего своих сограждан уступить лакедемонянам главенство на суше и на море. Таким образом, военный союз Афин и Спарты породил Синедрион – объединение эллинских городов, выступивших против Ксеркса. Синедрион объявил войну и тем государствам Эллады, которые дали персам землю и воду в знак своей покорности.

Во флоте Ксеркса не было ни одного персидского корабля, поскольку персы отнюдь не являлись морским народом. По персидским поверьям, соленая морская вода есть порождение злого бога Ангро-Майнью, который борется за власть над миром с добрым божеством Ахурамаздой. По этой причине персы предпочитали плавать на лодках по пресноводным рекам и озерам, созданным светлыми богами-язата. Морских путешествий персы старались избегать, страшась козней Ангро-Майнью.

При царе Дарии, отце Ксеркса, держава Ахеменидов завоевала не только глубинные земли Азии, но и вышла к берегам Красного и Средиземного морей. После подавления восстания азиатских греков под властью персов оказались многие острова Эгеиды и Пропонтиды. Персам волей-неволей пришлось осваивать искусство мореплавания. Персы не имели навыков в строительстве быстроходных морских судов, и все же им удалось создать сильный боевой флот.

Дарий был мудрым царем. Он привлек к строительству флота те из покоренных персами народов, у которых имелся опыт кораблестроения и морской торговли. Таким образом, военный флот Персии создавался усилиями египтян, финикийцев, карийцев, киликийцев и прочих племен, живущих на побережье Малой Азии. Все эти народы не только строили корабли, но и поставляли обученные команды для управления ими. Персы если и поднимались на палубу судов, то лишь за тем, чтобы добраться с материка до какого-нибудь острова или же принять участие в абордажной схватке во время морского сражения. Грести веслами и управляться с парусами персы не умели и не стремились этому учиться. Морская стихия по-прежнему пугала персов, которые издревле славились как превосходные конники и лучники.

Потому-то среди пленных азиатов, захваченных Мнесифилом во время скоротечной морской стычки, персов оказалось совсем мало. Основную массу пленников составляли карийцы и греки с острова Кипр. Главным среди пленных военачальников был перс Сандок, а его помощниками являлись кариец Аридолис из города Алабанды и эллин Пенфил, сын Демоноя, из кипрского города Пафос.

Эту троицу привели в палатку Еврибиада, который пожелал сам допросить их. При допросе было позволено присутствовать Фемистоклу, Адиманту, Поликриту и симбулею Динону.

Еврибиад увидел персов воочию второй раз в своей жизни. Первая встреча Еврибиада с персами случилась десять лет тому назад. В ту пору великий царь Дарий, собираясь захватить Грецию, отправил своих послов во все эллинские государства с требованием земли и воды. Дариевы послы добрались и до Лакедемона. Еврибиад хорошо запомнил тот день, когда два персидских посла и их толмач предстали перед спартанскими эфорами и старейшинами. Впрочем, разговаривал с посланцами Дария спартанский царь Клеомен, и беседа у них получилась короткая.

Будучи человеком жестоким и вспыльчивым, Клеомен приказал своим телохранителям бросить персидских послов в колодец. «Пусть они возьмут там землю и воду!» – добавил при этом Клеомен.

Немногие из спартанской знати тогда возмутились этим поступком Клеомена, нарушившего древний обычай неприкосновенности послов. Большинству спартанских граждан пришлась по душе жестокость Клеомена. Наглость Дариевых послов задела лакедемонян за живое. Среди тех, кто одобрял поступок Клеомена, был и Еврибиад.

Десять лет назад персы предприняли первую попытку завоевать Элладу, их войско высадилось в Аттике, преодолев на кораблях Эгейское море. Во главе этого войска стояли Артафрен, племянник Дария, и военачальник Датис. Афиняне и союзные им платейцы сумели разбить варваров в битве при Марафоне, еще до подхода спартанского войска. Персы бежали на свои суда и убрались восвояси.

Ныне царь Ксеркс, сын Дария, сам привел свои полчища в Европу, желая отомстить грекам за позор своего отца.

Сидя на стуле возле шеста, поддерживающего холщовый верх палатки, Еврибиад с надменной неприязнью на лице разглядывал пленников, стоящих перед ним. С них были сняты шлемы, панцири и пояса. Аридолис и Пенфил были одеты в короткие хитоны. Оба глядели себе под ноги, не смея встречаться взглядом с Еврибиадом.

Сандок же, напротив, держался с вызывающей дерзостью. Он стоял с гордо поднятой головой, взирая на Еврибиада с презрительной усмешкой.

Разглядывая Сандока, Еврибиад вспоминал Дариевых послов, утопленных в колодце по приказу Клеомена. Те тоже держались вызывающе, их длинные бороды были окрашены в ярко-рыжий цвет и завиты мелкими колечками, завиты были и их черные волосы.

Сандок был облачен в цветастые штаны, перетянутые ремнями крест-накрест, короткий светло-желтый кафтан с широкими рукавами, похожими на крылья птицы. На ногах у него были башмаки из мягкой кожи с загнутыми носками. Завитая борода Сандока была выкрашена хной. Длинные волосы знатного перса были тщательно расчесаны, ложась ему на плечи несколькими рядами мелко завитых колечек.

– Рассказывай, мерзкий ублюдок, каково число кораблей во флоте твоего царя, – обратился к Сандоку Еврибиад. – И не вздумай лгать! Помни, от твоей правдивости зависит, умрешь ты или будешь жить.

Сандок свободно говорил по-гречески, поэтому Еврибиад разговаривал с ним без толмача.

– Не пугай меня смертью, спартанец. – Сандок величавым жестом сложил руки у себя на груди. – Я – воин, поэтому всегда готов умереть. Что касается твоего вопроса, знай: у Ксеркса тысяча двести боевых кораблей и еще пятьсот грузовых.

– Лжешь! – громко возразил Фемистокл, поднявшись со скамьи и шагнув к Сандоку. – Два дня тому назад во время сильного шторма у Пелионских скал потонуло много ваших судов. Не пытайся это отрицать, перс. Рыбаки с острова Скиаф поведали нам, что все побережье у Сепиадского мыса завалено обломками персидских кораблей. Ну, сколько ваших судов разбилось о рифы во время той недавней бури?

По смуглому горбоносому лицу Сандока промелькнула тень досадливого раздражения.

– Я не знаю точного числа потонувших кораблей, поскольку находился в арьергарде, далеко от Пелионских скал, – ответил он. – По слухам, буря уничтожила около двухсот наших судов.

– В том урагане погибло не меньше четырехсот кораблей, – негромко вставил пафосец Пенфил. – Я был свидетелем всего этого ужаса. У меня под началом было двенадцать триер, вышедших из Пафоса и примкнувших к флоту Ксеркса. Так вот, одиннадцать триер пошли на дно близ Сепиадского мыса, когда с севера налетел сильный шквал. Уцелела лишь триера, на которой находился я сам.

Бросив на Пенфила гневный взгляд, Сандок стал похож на человека, которому наступили на больную мозоль.