Если Девятый дом – загадочный, жуткий Девятый, Дом зажатых уст, Дом отшельников, Дом еретических тайн – и был сконфужен появлением младенца, это скоро прошло. В стенах дома издавна жили кающиеся грешники из других домов, мистики и паломники, которых тайны мрачного ордена привлекали сильнее положенного по праву рождения. Согласно заплесневевшим правилам относительно просителей, пришедших из восьми великих домов, ее признали очень маленькой крепостной, не принадлежащей к Дому, но принадлежащей ему. Какой долг может быть больше долга за воспитание? Какое положение более почетно, чем положение вассала Дрербура? Пусть дитя растет послушником. Пусть готовится к вступлению в орден. Ее отмыли, дали ей фамилию и поместили в детскую. Тогда крошечный Девятый дом воспитывал две сотни детей от нуля до девятнадцати лет, и Гидеон стала двести первой.

Менее двух лет спустя детей осталось трое: Гидеон, парень постарше и наследница Девятого дома, дочь его господина и госпожи. К пяти годам стало ясно, что она не некромантка, а к восьми заподозрили, что и монахиней ей не быть. К десяти оказалось бы, что она знает слишком много, и ей бы не позволили уйти. К восемнадцати годам Гидеон пыталась взывать к их доброте, финансовым интересам, моральным обязательствам и планам, а также просто пыталась убежать уже восемьдесят шесть раз.

Начала она в четыре.

Оставалось пять минут до отхода, когда восемьдесят седьмой план побега Гидеон развалился.

– Гениальная стратегия, Сито, – сказал мертвый голос от входа. – Заказать шаттл и выйти прямо через дверь.

Госпожа Девятого дома, вся в черном, стояла у бурового отсека и презрительно морщилась. Преподобная дочь Харрохак Нонагесимус практически монополизировала рынок ношения черного и презрительных гримас. Они составляли примерно сто процентов ее личности. Гидеон не понимала, как кто-то может прожить во вселенной всего семнадцать лет и при этом носить черное и кривить лицо с такой древней самоуверенностью.

– Ну что тут скажешь, – отозвалась Гидеон. – Я тактик.

Преподобная дочь подошла, таща по полу богато украшенные грязноватые одежды Дома. Она привела с собой маршала и Агламену. У нее за спиной, ярусом выше, стояли на коленях несколько монахинь: лица у них были алебастрово-серые, а на щеках и губах чернели контуры черепов.

В своих широких жестких черных одеждах они походили на печальные старые маски, рассевшиеся на галерке.

– Какой позор, что дошло до этого. – Госпожа Дома откинула капюшон. Покрытое белой краской лицо резко выделялось на черном фоне. Руки тоже были затянуты в черное. – Мне плевать, что ты убегаешь. Но ты делаешь это плохо. Не хватайся за меч, не унижайся.

– Осталось меньше десяти минут до прибытия шаттла, который увезет меня в Трентхем, на Вторую, – сказала Гидеон, не убирая руки с рукояти меча. – Я сяду в него и закрою шлюз. Попрощаюсь с вами. Вам уже меня не остановить.

Харроу выставила вперед руку и задумчиво потерла пальцы. Свет упал на выбеленное лицо с черной полосой на подбородке и на короткие волосы, выкрашенные в цвет дохлой вороны.

– Хорошо. Попробуем, ради интереса. Возражение первое: в Когорту не примут беглого раба, сама знаешь.

– Я подделала твою подпись на документах.

– Одно мое слово, и на тебя снова наденут браслет.

– Ты промолчишь.

Харрохак обхватила запястье двумя пальцами и медленно помахала ладонью:

– Сюжет неплохой, но персонажи никуда не годятся. Откуда такое милосердие с моей стороны?

– Если ты меня не отпустишь, – Гидеон держалась за меч, – если ты заставишь меня вернуться, если передашь Когорте информацию или, не знаю, выдуманный список обвинений…

– Ну и мерзкие у тебя журналы, – заметила Госпожа.

– В это самое мгновение я закричу. Я буду кричать так громко и долго, что меня услышат с Восьмой. Я расскажу все. Ты знаешь, что я знаю. Я передам им цифры. Меня вернут домой в наручниках, но я буду подыхать от смеха всю дорогу.

Харрохак прекратила растирать руку и посмотрела на Гидеон. Резко махнула рукой своему гериатрическому фан-клубу, который немедленно зашевелился, зашатался, забил лбом в пол, щелкая четками и несмазанными коленями, исчез в темноте. Остались только Крукс и Агламена. Харроу склонила голову набок, как любопытная птица, улыбнулась еле заметно и высокомерно.

– Как грубо и просто. Как эффективно и безвкусно. Мои родители тебя бы удавили.

– Посмотрела бы я на это сейчас. – Гидеон не двигалась.

– Ты это сделаешь, даже если не получишь никакой выгоды. – Кажется, Госпожу это удивляло. – Даже зная, что пострадаешь. Даже зная, что это значит. И все это только потому…

– Все это потому, – Гидеон снова посмотрела на часы, – что я ненавижу тебя, чертову суку, гребаную ведьму из ада. Не принимай на свой счет.

Повисла пауза.

– Ох, Сито, – жалобным голосом сказала Харроу. – Я же о тебе и не помню почти никогда.

Они смотрели друг на друга. Гидеон не сдержала кривой улыбки, и лицо Харрохак немедленно приняло еще более брезгливое и презрительное выражение.

– Я, кажется, в тупике, – нехотя удивилась она. – Твой шаттл прибудет через пять минут. Я не сомневаюсь, что все документы у тебя в порядке. Проявлять необоснованную жестокость грешно. Я ничего не могу сделать.

Гидеон ничего не сказала. Харроу продолжила:

– Сигнал к сбору настоящий. У Девятого дома проблема. Ты не уделишь несколько минут последнему сбору своего Дома?

– Нет, мать твою.

– Я могу воззвать к твоему чувству долга?

– Нет.

– Попробовать стоило. – Харроу задумчиво постучала себя по подбородку. – А как насчет взятки?

– Вот это бы могло сработать, – ответила Гидеон в пространство. – «Гидеон, вот деньги. Можешь потратить их прямо здесь, на кости». «Гидеон, я не буду вести себя как последняя сука, если ты вернешься. Ты можешь занять комнату Крукса». «Гидеон, вот тебе пучок дергающихся младенцев, они все из монастыря и поэтому больны остеопорозом».

Харрохак без всякой рисовки вытащила из кармана кусок пергамента. Это был самый настоящий документ на бланке Девятого дома. Ради него наверняка пришлось порядочно опустошить казну. У Гидеон волоски на шее встали дыбом. Харроу демонстративно положила пергамент на безопасном расстоянии между ними обеими и отошла, разведя руками.

– А может быть, – сказала Госпожа, когда Гидеон медленно подошла к документу, – это подлинный патент на должность в Когорте. Его нельзя подделать, его подписывают кровью. Так что не спеши его хватать.

Это оказалась настоящая купчая Девятого дома, составленная правильно и ясно. По ней Гидеон Нав получала патент подпоручика, не подлежащий перепродаже, но гарантирующий пенсию после отставки. Ей гарантировалась полная офицерская подготовка. Большой процент от трофеев и территории отходил Дому при его желании, но выкуп за нее саму уплачивался Дому в течение пяти лет, а не тридцати. Более чем щедро. Харроу выстрелила самой себе в ногу. Она, играючи, стреляла в одну ногу, а потом целилась в другую. Она навсегда теряла права на Гидеон.