Доброзлая Повариха шла вдоль стола, раскладывая перед жильцами приборы и поправляя тарелки, чтобы все выглядело чинно и аккуратно. В ответ жильцы благодарили ее, рассыпались в комплиментах. Кто – громко, а кто – едва слышным шепотом. Доброзлая Повариха любила и похвалу, и грубую лесть. Сейчас лицо ее ласковое, толстые губы застыли в улыбке, но нельзя предугадать, когда и почему она может перемениться. Если это случится, всем здесь не поздоровится, так зачем же будить лихо?

Доброзлая Повариха идет, как плывет. Огромная и толстая, словно ее накачали воздухом. Ее телеса колышутся при каждом шаге. Груботканое платье того и гляди расползется по швам. На поясе висят ножи – дюжина широких мясницких тесаков. С некоторых она так и не отмыла пятна крови, и жильцы гадали, нет ли тут какого намека. Ножи звенели, ударяясь друг о друга.

Матушка Ночи задерживалась, и это беспокоило Повариху. Она нутром чуяла – все это неспроста. Что-то вот-вот случится… Но она не понимала, хорошее или плохое. Толстые пальцы дрожали от нетерпения. Ее настроение передалось и прочим жильцам. То один, то другой оборачивался и смотрел на входную дверь. Разговоры за столом зазвучали тише, и в какой-то момент вдруг смолкли. Будто у жильцов одновременно закончились все темы для бесед или их сразила внезапная немота. Повисла неловкая пауза – никто не хотел начинать говорить первым.

– Может, я почитаю газету? – предложил профессор Сикорский, лысый старик, с морщинистой цыплячьей шеей и бледно-желтой кожей. Он с надеждой оглядел жильцов, щурясь из-под седых бровей.

– Просим, просим… – зашептали тени с дальнего конца стола.

Профессор Сикорский раскланялся, прижимая руку к груди, но не вставая с кресла-каталки. Трясущимися пальцами он развернул газету на нужной странице и принялся читать:

– Сего дня известный энтомолог, член-корреспондент Академии наук, профессор Оскар Сикорский официально признан погибшим. Тело ученого так и не было обнаружено, но…

Газета была датирована февралем тысяча девятьсот второго года. Шуршащая бумага, казалось, того и гляди рассыплется в прах. Как и сам Сикорский.

– Ты читал это уже тысячу раз, дорогой, – перебила его Доброзлая Повариха. Ее голос тягучий и сладкий, как сливочная тянучка. Но будь она сейчас в другом обличье, профессору пришлось бы несладко.

– Читать свой некролог так же забавно, как побывать на собственных похоронах, – обиженно сказал Сикорский.

Он снова поднял газету – самовлюбленный ворчливый старикашка, но не успел он и рта раскрыть, как из-за двери донеслось оглушительное воронье карканье. Лампа закачалась, будто по ней сильно ударили; крышка с грохотом упала с супницы; тени на стенах закружились. Все жильцы повыскакивали из-за стола, опрокидывая стулья и роняя тарелки, и гурьбой бросились к выходу. И только Сикорский остался сидеть, размахивая газетой:

– Меня! Вы забыли меня!

Над его головой трепетал крылышками пепельный мотылек. Профессор Сикорский знал, что это за бабочка и как она называется. Но кому это сейчас интересно?

Вороны черным смерчем кружили над домом Матушки Ночи. Крылатая рыба-флюгер дрожала на шпиле, напуганная этим явлением. Все знают, что рыбы боятся птиц, от птиц добра не жди. Скрип старой жести тонул в вороньих криках и шелесте крыльев.

Матушка Ночи спустилась с крыльца и прошла на середину двора. Жесткая трава царапала босые ступни, головки чертополоха цеплялись за подол платья, но Матушка Ночи этого не замечала. Она была слишком заинтригована. Она видела, что птицы явились не просто так: они что-то ей принесли.

Жильцы дома высыпали на крыльцо и остановились, не решаясь спуститься. Впереди всех стояла Доброзлая Повариха, ее круглое лицо дрожало мелкой рябью. Повариха была так взволнована, что в любой момент могла перемениться. За ее спиной маячил Некто Тощий – тихий человек-птица, с печальным лицом и обрубками вместо крыльев. Все молчали и смотрели на воронов и на Хозяйку дома.

Матушка Ночи подняла одну из рук, протягивая ее к кружащимся птицам. Одна из них камнем упала вниз, лишь у самой земли расправив крылья. Крупный черный ворон крепко вцепился когтями в рукав платья. Не просто ворон – сам Король. С виду его было не отличить от его рыцарей, вассалов и придворных дам. Черные, отливающие синевой перья, черный клюв и черные глаза. Но Матушка Ночи знала, с кем имеет дело.

– Доброй ночи, ваше величество. – Она чуть склонила голову.

– Доброночи! Доброночи! – Ворон забил крыльями. – Почтение! Почтение!

Остальные птицы разразились хриплыми криками. Все братья и сестры, вслед за Королем, спешили выказать почтение Матушке Ночи. Она взмахнула другой рукой, принимая приветствия.

– Что привело вас к моему дому?

Король Воронов немного успокоился. Опустив голову, он взглянул на Матушку Ночи влажным глазом.

– Король дал слово! – каркнул он. – Король заключил сделку! Король просит о помощи!

– О помощи? – Матушка Ночи сдвинула брови. – И чем же я могу помочь вашему величеству?

– Дом! – крикнул Король. – Дом! Приют! Семья!

Он взлетел с руки Матушки Ночи и тут же опустился обратно. Мокрые перья топорщились на загривке. Острые когти вонзились в запястье Матушки почти до крови.

– Птенец! Возьми птенца!

Другие птицы спустились ниже, чтобы она могла забрать у них белый сверток. И сразу отлетели, боясь слишком долго оставаться рядом. Только Король остался на месте.

– Птенца?

Матушка Ночи подняла сверток. Он оказался довольно тяжелым… и он был живой. Она услышала, как стучит крошечное сердечко и как бежит по венам кровь. Матушка Ночи развернула белую ткань.

Младенец… Всего несколько месяцев от роду. Девочка. Она спала, зажав во рту большой палец. Черные волосики словно приклеили к макушке. От ребенка пахло теплым молоком и печеньем. Но Матушка Ночи услышала еще и запах огня и гари, запах дождя и смерти. Кончиками пальцев она дотронулась до щеки младенца и одернула руку, будто обожглась. Ребенок заворочался.

– Ну, здравствуй, вороненок. Добро пожаловать в мой дом.

И услышав ее, девочка открыла глаза. Черные, как у самой Матушки Ночи, только живые.

Урдак притаился в густом подлеске рядом с домом Матушки Ночи. Все еще снаружи покосившейся ограды, но прежде он не подбирался к этому месту так близко. От собственной храбрости голова шла кругом, его трясло как в лихорадке, волоски на загривке шевелились. Ему ничего не стоило одним прыжком перемахнуть через решетку и оказаться по ту сторону. Там-то уж точно найдется чем набить желудок… Но Урдак был достаточно благоразумен, чтобы не идти на поводу у своих желаний. А может, он слишком боялся Матушку Ночи. Пока еще боялся.

Урдак сидел на корточках, кончиками пальцев опираясь о палую листву. Сгорбленная фигура, более тень, чем кто-то живой. Фалды сюртука волочились по земле, смятый цилиндр то и дело сползал на лоб. Полчаса назад Урдак поймал в кустах пузатого крапивника и слопал его, не успела птаха даже пикнуть. Теперь пестрые перышки прилипли к костлявому подбородку, словно у него выросла куцая козлиная бородка.