– Нет… Б-И-Р-О-Н… А, здравствуйте… Я семена заказывала, вы что, забыли? Когда я, по-вашему, настурции сажать буду?.. В четверг? Это точно? Значит, я могу рассчитывать?.. До свидания.

Мадам Бирон не спеша повесила трубку. Все это время она не спускала глаз с Герэ, а тот стоял, прислонившись к стене, и с трудом переводил дыхание. Хозяйка смотрела на него с насмешливым недоумением.

– Я думал… я думал… – пролепетал он.

– Это торговец семенами из Бетюна, – объяснила она. – Он должен был привезти мне их уже десять дней назад…

– Я думал, вы хотите позвать… (слово «полиция» не выговаривалось, как он ни старался). Понимаете, – зашептал он вдруг быстро-быстро, – понимаете, это не я… не я… я не тот, кто…

Правой рукой он машинально имитировал удары кинжалом, а она, опустив глаза, внимательно наблюдала за его движениями. Проследив за ее взглядом, он с ужасом обнаружил, что держит в руке рожок для обуви старика Дютиё. Он разжал пальцы, точно обжегшись.

– Мне до этого дела нет, – проговорила она успокаивающим тоном. – Меня не интересует, что там в газетах болтают.

Герэ глядел на нее ошеломленно, между тем ему все-таки необычайно льстил ее почтительный тон.

– Тогда чего же вы хотите? – спросил он.

Она пожала плечами.

– Я? Ничего. Зато я знаю, чего я не хочу: кончить жизнь в этом сарае. (И она обвела взглядом узкий коридор, мрачную кухню, плохо освещенную лестницу с замызганными обоями.) Я хотела бы умереть в красивом месте, – продолжала она, – таком месте, которое было бы мне по душе. А для начала пожить там немного. Понимаете?

Глаза у нее блестели, как у кошки. Взгляд был требовательный и опасный. Герэ попятился. Он ее боялся… Да, да, боялся. Этого еще не хватало!

– Вы понимаете меня, месье Герэ? – повторила она. – Разве вам не хочется того же?

– Да, конечно! – ответил он. – Лично мне хотелось бы жить там, где много-много солнца и море вокруг…

Произнося эти слова, он представлял себе кокосовые пальмы, кромку пены на пляже и себя, одиноко бредущего по песку. Да, получалось, что одиноко…

– На солнце мне плевать, – пробурчала она сквозь зубы. – Солнце, его не купишь, оно для всех. А я хочу чего-нибудь такого, чтоб нравилось мне и принадлежало мне одной. Мне и только мне. А там уж, дождь ли, солнце… все равно…

– Да неужели вы б остались в Карвене, если б сюда поместить это ваше райское место? – возмутился Герэ. – Неужели вы б остались жить среди всего этого?

И он обвел рукой уже скрытый сумерками угрюмый, ненавистный пейзаж, воспринимавшийся им теперь, когда появилась возможность уехать, как личное оскорбление.

– Богатый человек держит окна и двери на замке, – ответила она строго. – И при желании дальше пальцев своих ног ничего не видит. Можно даже и пальцы ног не видеть, а нанять кого-нибудь, и он тебе будет их за деньги массировать… (Голос ее изменился, и она подняла к нему внезапно помолодевшее лицо.) А все остальное время можно выращивать цветы. Пойдемте покажу…

И она увлекла Герэ в темноту, к двери, а затем в крошечный садик, где он то и дело спотыкался. Темная масса террикона наблюдала за ним издали, выделяясь на светлом, неправдоподобно светлом ночном небе…

– Смотрите, – сказала она, наклоняясь. – Возьмите зажигалку. Вот, видите, пионы… Я их шесть лет назад посадила. Поначалу они были почти серые. Понадобилось шесть лет, чтоб сделать их красными. А теперь, видите, как хороши?..

Цвет, разумеется, разглядеть было невозможно, но она продолжала:

– Понятно, им нужна теплица. Огромная теплица с фонтанами и постоянным отоплением. Не одни же только орхидеи…

Она замолчала. Она стояла рядом с ним. Глядя на профиль хозяйки на фоне пустыря и террикона, он впервые заметил на ее лице мечтательное выражение. Подул легкий ночной ветерок, Герэ, вышедший в одной рубашке, вздрогнул, она же, очнувшись, обернулась к нему.

– Ну и ну! – произнесла она хрипло, весело и яростно одновременно. – Простудишься чего доброго.

Она сняла шаль и накинула ему на плечи, прежде чем он успел отреагировать на ее «ты» и на заботу; при этом она как-то снисходительно посмеивалась. Герэ вскипел: «Так все-таки считает ли она его убийцей? Да или нет? Что, преступники все так подвержены простуде?» Он скинул шаль на землю.

– Не нужно мне вашей шали!.. И теплицы вашей не нужно, понятно? Эти глупости жуть сколько стоят! И вообще, раз так, почему бы вам не забрать все?..

– Почему бы и нет… – Она отрывисто хихикнула.

Затем неторопливо подняла шаль с земли, почистила ее рукой. Шаль вывалялась в грязи, и Герэ захотелось извиниться, попросить прощения за вспыльчивость, как ребенку. Но поздно!

– Если вы предпочитаете войну, – сказала она, уже повернувшись к нему спиной, – вы ее получите…

Перед тем как войти в дом, она оглянулась.

– Не валяйте дурака, слышите, Герэ? – Голос звучал жестко. – Если со мной что случится, у меня есть друзья, которым все станет известно…

Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы прийти в себя и расхохотаться мужским презрительным смехом, пусть через силу, зато он испытывал незнакомую доселе радость – радость бунта.

Он поднялся по лестнице тяжелыми, размашистыми шагами и хлопнул дверью. Некоторое время он с хладнокровным видом смотрел на себя в зеркало, затем сунул руку в карман. В кармане он сжал пальцами воображаемый пистолет, достал его и, бормоча страстным шепотом какие-то угрозы и ругательства, нацелил на свое отражение; отражение же, устав от борьбы, очень скоро обрело обычный подавленный и смущенный вид с оттенком недоверчивости по отношению к совсем неубедительному гангстеру.

Герэ подошел к зеркалу ближе и принялся разглядывать себя с интересом, уже безо всяких гримас. Левой рукой он провел по волосам, опустил их на лоб, придал лицу серьезное выражение. И нашел себя чуть ли не красивым, впервые за… да что там, просто впервые…

На другое утро, сопровождаемый уже по-летнему ярким солнцем, в заводские ворота вошел знаменитый гангстер Герэ. Служащие, будто кто их предупредил, все оборачивались на него и провожали глазами. Он расстегнул ворот рубашки, ослабил галстук, его большое тело двигалось уверенно, не ощущая тяжести и неловкости. Женщинам на заводе Герэ впервые показался красивым.

Он пихнул дверь бухгалтерии, прошел к себе за стол, а вместо ответов на вялые приветствия коллег лишь помахал рукой «жестом поп-певца на телевидении», как подметил Иона, юный помощник бухгалтера. Усевшись, Герэ, удивленно подняв брови, отодвинул кресло от стола, будто только сейчас обнаружил тесноту отведенного ему пространства, затем решительно выдвинул стол на метр вперед, вторгаясь на территорию второго бухгалтера – Промёра. Оторванный от вычислений звуком передвигаемой мебели, тот вздрогнул и уставился на Герэ сперва недоуменно, потом возмущенно.