Знаю, милая, знаю. Скажи Элоизе, что я люблю ее, скажи ей, что она должна быть сильной.

Она скучает по тебе, здесь ничего нет. Она повсюду тебя ищет. Она не понимает, почему тебя нет рядом. И мне приходится все время ей объяснять…

– …миссар… Комиссар!

Зрачки сузились. Синее небо, красные крыши, я на паперти церкви… Сделав глубокий вдох, я провел рукой по взмокшему лицу и посмотрел на Сиберски, который тыкал пальцем в мой правый ботинок, прожженный тлеющим окурком. Тряхнув ногой, я скинул сигарету и затоптал ее.

– Черт, совсем новые!

Лейтенант дрожал от нетерпения:

– Я нашел послание! Оно на одной из восстановленных колонн! Надо только дождаться эксперта и тележки с подъемной платформой.

Прохладное помещение было наполнено умиротворяющим светом. Сиберски показал мне, куда смотреть, протянул бинокль:

– На самом верху… Отсюда толком не разобрать, но через бинокль я прочитал… Попробуйте сами…

– Что там сказано?

– Трудно объяснить… Но в любом случае от этого дрожь пробирает…

Он показал мне точное место на своде – больше десяти метров от пола.

Я подкрутил бинокль, и передо мной появились вырезанные на камне слова:

За тимпаном Блудницы ты найдешь бездну и ее черные воды. Затем Достойный убьет вторую Половину из двух половин своими нечестивыми руками, и волна сделается красной. И тогда бедствие под трубные звуки распространится, и во время потопа ты вернешься сюда, ибо все заключено в свете. Следи за болезнями, а главное – берегись дурного воздуха.

Некоторое время я молчал, и азарт во мне боролся с яростью. Новое дело явно сулило игру в гусёк[3]на местности.

– Мало что понял, – сощурившись, признался я наконец, – но этот текст смахивает на предупреждение или какую-то головоломку, придуманную извращенцем…

– Тем более что он, похоже, написан не вчера, а тогда, когда шли работы. То есть наш убийца начал подготовку больше трех месяцев назад… Сначала он предупреждает… потом действует… Вот уж точно – заранее обдуманный умысел!

– Запиши, что надо найти и допросить рабочих. Странно, что они сами не сообщили об этом послании.

Сиберски сделал пометку в блокноте и предложил:

– Позвоните-ка вы судмедэксперту, попросите его заглянуть в уши жертвы – вдруг «за тимпаном Блудницы» что-то найдется.

Я тут же связался с Ван де Вельдом, который как раз собирался вскрывать тело. Он пообещал перезвонить, как только сможет.

– Тебе сейчас будет давать показания священник. Прочитай ему эти слова, может, он поймет из них больше, чем мы… Если убийца хочет с нами поговорить… давай его выслушаем… – сказал я лейтенанту.

– Думаете, это религиозный фанатик? – спросил Сиберски. – Один из тех, кто думает, будто убивает во имя Господне?

– Пока рано об этом говорить. Но уже понятно, что мы беремся за долгое и мрачное дело.

В ходе расследования нередко встречаешься с кучей интересных людей. Ученые, психологи, компьютерные маньяки, хирурги…

Из всего этого богатого ассортимента серого вещества я особенно ценил Поля Лежандра, доктора богословия, профессора Парижского свободного факультета протестантской теологии. Вот уж поистине ходячая религиозная энциклопедия: стихи Библии ловит на лету, читает ее запросто, как газету. Мы с ним подружились, когда я расследовал одно грязное дело.

После нескольких безуспешных попыток дозвониться Лежандру я отправил ему с рабочего компьютера письмо с обнаруженным нами текстом. Возможно, эти строки позаимствованы из трудов какого-нибудь мистика или связаны с философским течением, имеющим отношение к религии. Тогда Поль точно сумеет определить, откуда они взяты.

Сиберски тем временем допросил священника, юнца двадцати четырех лет, который ничего внятного из текста выудить не смог. Начало не из лучших.

Откинувшись на спинку старого кожаного кресла, я разминал плечи и шею.

Через этот холодный серый кабинет прошли самые страшные уголовные дела, какие можно себе представить. Насилие, педофилия, пытки, убийства. Насущный хлеб ребят из уголовки, топливо их ночей, паразит, разрушающий их семьи. Но когда зацепиться в жизни больше не за что, здесь может показаться почти уютно.

После нескольких минут блужданий в путанице неясных мыслей рот у меня наполнился слюной. Ну вот, приехали – руки дрожат, лоб мокрый от пота. Все по новой…

Я вытащил коробочку с крохотными таблетками и через силу проглотил одну: я помнил, что проклятые пилюли сделали с моей женой. Это средство заставляло призраков в ее голове умолкнуть, но вместе с тем отгораживало ее от мира, приводило к медленному печальному отупению. Сегодня настал мой черед. Цена, которую надо заплатить за то, чтобы все наладилось… Я вздрогнул от звонка местного телефона.

Окружной комиссар Леклерк вызвал меня к себе. Даже на расстоянии чувствовалось, что он пылает гневом.

И тут же зазвонил мобильник – Усин Курбевуа, энтомолог, хотел рассказать про бабочек.

– Ты принес мне семь великолепных самцов бражника Acherontia atropos, которого чаще называют «сфинкс „мертвая голова“» – из-за довольно страшного рисунка на тораксе.

– Можно предположить, откуда они взялись?

– Эти ночные бабочки все реже и реже встречаются в наших лесах. Твои экземпляры явно выведены в питомнике.

– Ты уверен?

– Еще бы! Жизнь взрослой особи очень коротка, ее продолжительность – от семи до десяти дней, и поймать такое количество бабочек за такой короткий срок, пожалуй, никому не под силу, а все твои экземпляры одного возраста, им по четыре-пять дней. Откуда я это знаю? На стадии гусениц сфинксы создают запасы питательных веществ, позволяющие им во взрослом состоянии обходиться без еды, – так вот, измерив запасы питательных веществ в гемолимфе[4], я смог подсчитать, какое количество они уже израсходовали, и таким образом определить их возраст. Имей в виду, что следы меда я тоже нашел. Сфинксы до него очень охочи.

Таблетка меня уже заметно подстегнула.

– А эти белесые пятна на голове жертвы?

– Тут все дело в гормоне, который называют феромоном. Он находится в железе, расположенной на кончике брюшка у самок, и капельки в несколько тысячных долей грамма этого вещества достаточно, чтобы все самцы того же вида, сколько их есть на десять километров в округе, на нее слетелись. Настоящий магнит! Этим и объясняется, почему бабочки прилипли к голове жертвы.