— Я ж говорю: князек какой-то либо нойон. Шапка соболем оторочена, ножны посеребрены, сапоги из красной бухарской кожи. Аргамак дорогой, сбруя тоже дорогая.

— Из-за чего ссора вышла?

— Они с подворья ордынского выезжали толпой. Всю дорогу переняли, нас к забору теснить начали. Ну а мы не свернули…

— И что далее?

— Едва до сшибки не дошло. Князек ихний завизжал на нас, нукеры сабли выхватили.

Кабы не поручение князево и наказ боярина Андрея береженым тебя до Сарая доставить, быть бы крови. А так… пропустили мы их, позор приняли…

— Дубина стоеросовая! Какой позор?! Тут тебе не Москва, тут в городе и окрест татар не менее, чем русичей будет, понял? Окраина здесь земли Московской, разного люда полно. Булгары, вон, весь гончарный ряд под себя взяли. Ордынцев по всему княжеству удельному не одна тыща расселилась. Кто под великого князя перешел, а кто Узбеку верно служит! Князек, баете?.. А ну, Никодим, поехали! Покажешь, где вы с ними повздорили. Остальным пока на дворе быть и за ворота ни шагу!

Андрей не удержался и тронул украдкой Ивана за локоть:

— Неужто это мой брат, про которого ты мне еще в детстве баял? Тот, кого ты выкрасть со мной не смог, кто у женки Амылеевой так и остался?

— Все может быть, Андрюха! Оттого и сидеть тебе тише воды, ниже травы и на улицы не высовываться. Пока сам не узрю, ничего ответить не могу.

Подумав, новоявленный купец вытащил из сумы двадцатку куниц и вместе с дружинником отправился в сторону Кремника.

Ордынский двор располагался в посаде подле самых почерневших дубовых стен Коломенской крепости. За ворота Иван въехал один, повелев Никодиму ожидать в ближайшем кабаке. Он раскинул меха широким веером, приглашающе оглядывая проходящих и проезжавших мимо. Татары останавливались, цокали языком, приценивались. Но то все были простые нукеры, не имевшие или не желавшие расставаться с гривнами, которые просил за товар русский купец.

Наконец Иван увидел того, ради кого он и затеял это рискованное торжище. Да, свои не ошиблись, это явно был кровный брат Андрея. Те же, до боли знакомые, черты лица, тот же взгляд серо-зеленых глаз, их, федоровская, форма носа. Даже голос был похож на Андреев, когда татарин спросил цену. Купец ответил по-татарски.

— Ты знаешь наш язык? — удивился молодой всадник. — Откуда?

— Я много торговал и в Орде, и в Кипчакии, и даже в великом Хорезме. Сейчас вот тоже еду в Сарай, везу рухлядь Закамскую и оружие свейское. Гривны нужны, чтобы охрану нанять до конца пути. Как тебя величать, князь?

Улыбка тронула губы татарина.

— Я нойон Кадан, тысячник хана Джанибека, третьего сына моего великого хана.

— Счастливы должны быть твои родители, вырастившие такого багатура!

Улыбка сошла с лица Кадана.

— Моего отца, Амылей-бека, подло убили русичи. Князья из Твери. Я на сабле поклялся до конца дней мстить этому роду. Вот этим клинком я сам разделил на части молодого княжича Федора, когда его поставили рано утром рядом с отцом, князем тверским Александром!

Последние сомнения отпали: перед ним был брат-близнец Андрея. В жилах этого нойона текла их, федоровская, кровь! О, Боже, как же порою вершатся людские судьбы!

— Возьми, князь, эти меха за полцены! — предложил вдруг Иван. — Оставишь себе как память, что не все русичи способны на подлость. Добрые меха, много лет тебе прослужат!

Кадан слез с коня, взял в руки связку, встряхнул ее, продул несколько шкурок вдоль ости.

— За два сома[4]отдашь? — с ноткой неуверенности произнес он.

— Бери!

Обмен состоялся. Довольный нойон повез покупку домой, а Иван тронул коня за ворота. О своем открытии он не повестил никому, кроме Андрея. Племяннику было запрещено под любым предлогом покидать ограду воеводского двора.

Выезжать решили ранним утром, когда город и большинство его обитателей еще будут спать сладким сном. Воевода пообещал приказать страже, чтобы те отворили ворота по первому требованию княжих слуг. После обеда все москвичи, за исключением Андрея, отправились верхом в Городищенскую церковь. Отец Аввакум согласился благословить их короткой службой. Белокаменный храм был пуст, эхо молитв игумена многократно отражалось от сводов. Подавленные величием каменного здания, ратники стояли лицом к алтарной стене и истово молились. Потом перешли под благословение. Покинув прохладу храма, вышли на мощенную плитами предвратную площадку. Архип не удержался и поинтересовался, указывая на один из настенных барельефов:

— Поясни, отче, что сие за зверь дивный есть? Никогда о таком не слыхивал!

На большой прямоугольной доске резцом резчика было изображено чудовище с львиным туловищем, головою петуха, толстым языком и змеиным хвостом[5].

— Сие есть Василиск, обитающий далеко на Востоке.

— А эти тоже оттуда? Впервой вижу, чтоб сразу два хвоста у одной животины росли. И рога дивно большие…[6]

— Это индрики, звери, обитавшие и в наших местах задолго до пришествия на Землю Спасителя. Ростом оные были две сажени, кости их до сих дней из песчаных обрывов Оки-матушки порой вымывает.

Архип недоверчиво улыбнулся, перекрестился и поспешил вслед уже тронувшим коней спутникам.

Ранним утром скрип окованных листовым железом дубовых крепостных ворот проводил десяток русичей в дальнюю дорогу на юг…

Колеса возов легко катились по твердой поверхности дороги. Вокруг еще пятнали луга остатки снежного покрова, стояли лужи, ноги спускавшихся за водой разъезжались по липкому чернозему. Ордынка же возвышалась над всем этим квашевом на добрых полсажени. Поверх земляной насыпи чередовались слои древесного угля и обожженной его жаром глины. До четырех раз безвестные мастера заставляли во время постройки дороги невольников и вольных рабочих проделывать эту операцию. Зато потом каменной твердости не страшны были ни дождь, ни снег, ни окованные колеса телег, ни шипы конских подков. Орде нужны были русское серебро и северные товары. Длинная коричневатая змея успешно помогала быстро поставить все это к устью древнего Итиля.

Московский обоз уже достигал южных границ Рязанского княжества. На лугах и придорожных полях зазеленела трава. Решено было сделать суточный привал в придорожной балке. Лошадям требовался отдых, люди хотели свежего мяса. Добыть косулю, дрофу или зайца в тех краях лихому наезднику и меткому стрелку труда не составляло.