Не зная, следует ли с этой вестью отправлять гонцов в Москву, Иван решил вначале открыться служителю Сараевской епархии игумену Иоанну. Тому самому, о котором говорил ему в Москве боярин Андрей.

Отстояв заутреню, исповедавшись и подойдя к святому причастию, совершаемому Иоанном, сын Федоров принял из серебряной ложечки кагор и кусочек просвиры и торопливо шепнул: «Симеон, Москва!» Игумен вскинул на москвича широкие округлые глаза, мгновения поизучал лицо Ивана, затем едва слышно шепнул:

— Задержись после службы, чадо!

Долго задерживаться у алтаря было нельзя: еще с полсотни прихожан стояли сзади. Иван купил у служки десяток свечей и, дождавшись, когда храм опустел, принялся ставить их во здравие, за упокой, Спасителю, Богоматери и некоторым святым, верша при этом беззвучные молитвы. Приближения игумена он даже не услышал.

— О чем хотел повестить, чадо?

От сухого лика старца, казалось, исходила незримая благодать. Иван слегка растерялся вначале:

— Боярин Андрей мне сказал…

— Мне ведомо, кто ты такой! Излагай суть, чадо, мне сейчас достоит требы вершить.

Внимательно выслушав москвича, Иоанн произнес:

— Про съезд князей мне ведомо. Но ты прав, повестить Симеона о радениях их следует. Не шли людей своих, я голубя пущу. А по воде верный человек княжеский караван переймет, коль ладьи из Москвы уже в Понизовье отправились. Тоже купец, новогородский…

— Новгородский?! — не смог сдержать удивления Иван.

Легкая улыбка тронула лицо игумена:

— Мзду он от Симеона добрую имеет! Не волнуйся, не подведет. Серебро — грешный металл, оно везде союзного тебе добыть сможет.

Иоанн подозвал служку. Повелел ему готовить купель для ожидаемого обряда крещения младенцев и взял Ивана под локоть. Пристально глянул в глаза:

— Не ведаю, чадо, дождусь ли Симеона Ивановича! Слаб я стал, зело недужен. А потому через твои уста хочу мысли свои до его разумения донести. Возможешь передать?

— Не сомневайтесь, отец Иоанн!

— Хан Узбек тоже век свой земной доживает. Жалуется эмирам, будто мышь в груди у него поселилась, попискивает. Та хворь мне ведома, от нее кровью кашляют. По всем признакам еще год-два хан протянет. Потом должен воссесть сын его, Тинибек…

Иван слушал, не понимая, что значимое могло стоять за этими словами. Старший сын заступает место отца — обычное дело. Разгадка открылась чуть позже.

— Орда сильна своим единством и многолетним ханским правлением. Русь внутрикняжеские распри раздирают, чему великие ханы немало способствуют. Дабы Москва осильнела, надобно вершить все наоборот! Великому князю следует земли под свою руку собирать неделимо, токмо сыну старшему их и власть полную передавать, а в Орде ханскую замятню поселять. Зришь? Брат на брата должен пойти, трон ханский деля! Нормой жизни у них стать должно не лествичным правом, а токмо кровью родственной власть имать! Тогда вся сила у них на внутреннюю прю направлена будет, не до Руси им станет… Вот об этом князя ты и повести! На это тоже серебро русское потратить мочно…

Долгая речь явно утомила игумена, он присел на скамью. С улицы уже зашло несколько человек с новорожденными, один требовательно заявлял о себе громким плачем. Не вставая, Иоанн закончил:

— Иди, служи, чадо! Исполать тебе! Пока я жив, помогать тебе буду, на Господа полагаясь!

От свежего воздуха закружилась голова. Иван остановился, обернулся, наложил на себя двоеперстный крест. Потом неторопливо зашагал к русскому кварталу.

А через седмицу произошла встреча, о которой Иван даже не грезил…

В тот день, точнее, вечер, он гулял по богатым кварталам, наслаждаясь принесенной ветром с Родины прохладой. Ивану нравились высящиеся справа и слева дома, он любовался броскими изразцами, цветным генуэзским стеклом в хитрых переплетениях оконных рам. Гадал, можно ли ставить такие каменные дома там, в Москве или ином месте. С одной стороны, связанные известняком стены не боялись бы пожаров — бича деревянных городов того времени. С другой — тепло ли будет в них долгою снежной морозной зимою? Прожив месяц в Сарае, он понял, как готовился основной здешний строительный материал — кирпич. С глиной, песком и известью проблем не было и на Руси, по возвращении можно было б попробовать освоить это вполне доходное дело. Следовало сойтись с мастером, уточнить пропорции смеси, время обжига, температуру…

— Вай, Махмуд, ты сегодня спал, а не работал! — донесся гортанный татарский голос с новостройки. — Я утром то же самое видел! Ты хочешь сам поголодать и людей своих голодными спать положить? Ты ведь знаешь, когда мне этот дом уже нужен будет!

Что-то неуловимо знакомое и до боли близкое послышалось Ивану в этом голосе. Казалось, он не раз уже слышал его в прошлой жизни. Русич подошел поближе, вгляделся в лицо полного человека и вдруг узнал:

— Нури-и и! Нури-бей! Это ж ты, дорогой?!

Татарин повернулся, словно матерый волк, всем телом, вгляделся в дерзкого, осмелившегося перебить его, раскрыл было рот, но вдруг широко улыбнулся и прокричал в ответ:

— Иван, дорогой?! О, великий Аллах, кого ты послал ко мне, чтобы утишить мое больное сердце! Чего ты стоишь, иди сюда, согрей меня своим объятием!

Да, это был действительно Нури, верный друг и спутник русича во время его странствий в степях между Доном и Яиком. Их когда-то объединял и общий походный шатер, и общий хозяин, и клятва, данная хану Торгулу при последней встрече. Общий противник в сече, общий котел над костром, общая добыча в бою… Разве может настоящий мужчина забыть все это?!

Друзья крепко обнялись. Несколько полуголых строителей застыли на подмостьях, с удивлением глядя на смеющегося хозяина. Очевидно, они привыкли к иному выражению его лица. Иван спросил, кивнув в сторону новостройки:

— Твои люди?

— Мои, дорогой, и не только эти!

— И дом будет твой?

— О, Аллах, разве ж это дом? Идем ко мне скорее, я покажу тебе настоящий дом! Сегодня наш вечер и ночь, дорогой ты мой гость!

— Мне нужно предупредить своих, Нури, что я не ночую дома.

— Скажи, куда идти, мой раб доставит эту весть быстрее птицы. О, Ваня, не лишай моих глаз счастья видеть тебя каждую минуту. Ты пешком, почему? Только не говори, что не можешь купить себе горячего скакуна, все равно не поверю! Эй, Махмуд, у меня сегодня великий праздник. Если выровняете стены до темноты, дома вас будет ждать большой кусок мяса, каждого. И приведи моего Алтына домой, я не могу ехать верхом, когда мой друг гуляет пешком. Идем же ко мне, дорогой, и по дороге наполни мои уши потоком твоего повествования!

Дом Нури оказался неподалеку. Он действительно превосходил по красоте и размерам все окружающие. Иван попал в руки слуг, которые быстро помогли ему омыться в большом прохладном бассейне, промассировали тело, втерев душистые масла, уложили за стол. Нури уже возлежал на мягких подушках, самодовольно взирая на гостя.