— За последний месяц можешь не платить, — величественно объявила эта лахудра, и дверь за мной навсегда захлопнулась.

В общем-то, я и раньше не сомневалась, что в случае смерти вдовы мне придется покинуть ее квартиру. И о завещании, по которому все остается единственной родственнице она сообщила мне чуть ли не с самого начала нашего знакомства. Но она ко мне так хорошо относилась, и жили мы с ней так дружно, и я столько ей помогала, что у меня где-то в глубине души затеплилась надежда: вдруг и мне что-нибудь достанется? Комната в квартире или кусочек дачи, или хотя бы антикварная ваза на память… Глупо, конечно. Но эта племянница с ней в родстве была только по документам. Они вообще не общались, даже почти никогда не перезванивались. Разве что по праздникам. А я… Ну да что говорить. Племянница была своя, а я чужая.

Со смертью вдовы я опять стала Москве чужой. Вновь замаячила проблема прописки. Однако у меня и мысли не возникало о возвращении в Тулу. Я уже окончательно чувствовала: мой дом здесь.

Я очень боялась, что со смертью вдовы и мой статус среди культурной элиты понизится. Но нет: меня продолжали считать дальней старушкиной родственницей, и многие мне сочувствовали. Надо же, столько лет о тете заботилась, а она отписала имущество неизвестно кому! Иные так осуждали вдову, что мне даже приходилось ее защищать. Мол, что вы, что вы, она для меня и так много сделала, а я ей седьмая вода на киселе… Ну да, признаю, насчет седьмой воды, конечно, привирала, правда, почти веря в собственную ложь. Теоретически она могла даже оказаться и не вполне ложью. Вдова однажды сама мне рассказывала, что до войны у нее какие-то очень дальние родственники жили в Туле, только фамилию их она забыла. А вдруг это как раз была какая-нибудь из моих бабушек? Словом, совесть моя по части дальнего родства с литературной вдовой оставалась почти чиста, а бедная старушка и после своей кончины продолжала мне помогать: я по-прежнему была вхожа всюду, куда мне требовалось. Меня воспринимали почти как свою, и это очень способствовало моему переходу в более солидную газету, с гораздо большей зарплатой.

С жильем тоже устроилось, мы сняли двухкомнатную квартиру на пару со знакомой журналисткой.

А потом произошла встреча с Романом…

Мы стали видеться почти каждый день. Он мне нравился. Не то чтобы «ах!», не был он тем, о ком я мечтала, героем моих девичьих снов и грез! Однако он в меня влюбился. Он меня хотел. Он не был жадным. Был вполне хорош собой. Словом, никого лучше за все эти годы мне так и не встретилось. Вскоре я переехала к нему. Так было проще, да и дешевле.

Сперва о женитьбе не шло и речи. Нас с Романом и так все устраивало. Он меня любил, а я позволяла себя любить, и нам обоим этого было достаточно. Так зачем себя связывать лишними обязательствами? Это совершенно не входило в мои планы, и я даже радовалась, что Роман не требует узаконить наши отношения. Видимо, подсознательно надеялась, что встречу кого-нибудь лучше, и пока довольствовалась тем, что есть. А Роман изо всех сил старался сделать меня счастливой. Даже общий быт нас не обременял. Если дома оказывалось нечего есть, мы шли в кафе или ресторан — оба уже достаточно зарабатывали и могли себе это позволить.

В квартире мы в основном только ночевали. Утром, едва позавтракав, бежали каждый на свою работу и вечера большей частью проводили вне дома. Светские тусовки (мне часто давали на них приглашения), клубы, театры, кино, выставки, посиделки у друзей — эта круговерть почти не прекращалась, и нам с Романом в ней было весело.

Так бы и шло дальше, не свались Роман с приступом аппендицита. Случай неожиданно оказался запущенный и серьезный. Врач, делавший операцию, сказал мне: «Еще какой-нибудь час и, возможно, его бы уже ничто не спасло». Именно тогда я вдруг поняла, как Роман мне на самом деле дорог, и как я люблю его, и что жить без него не могу!

Я проводила у него в больнице все возможное время, которое могла выкроить. Пока он не выписался, места себе не находила, и только когда мы вместе вернулись домой, успокоилась.

Внезапно обрушившаяся болезнь потрясла не только меня, но и Романа, заставив его всерьез задуматься о нашем будущем.

— Юля, мне уже тридцать лет, — сказал он. — Я вот, пока в больнице лежал, все время об этом думал. Понимаешь, раньше как-то недосуг было. Жизнь себе шла и шла… А тут понял: неправильно мы с тобой живем. Ни кола ни двора. Случись что со мной, получится, будто ты вообще мне никто.

— Перестань! — оборвала его я. — Ничего с тобой не случится! Все самое страшное позади.

— Нет, Юлька, давай поженимся, — не уступал он.

Я пожала плечами:

— Со штампом в паспорте наша съемная квартира в собственную не превратится. Не говоря уж о том, что в Москве нас с тобой не распишут.

— Хорошо. — Он кивнул. — Тогда давай перво-наперво накопим на квартиру.

— И сколько нам потребуется времени?

— Не так уж и много, — бодро откликнулся он. — Честно сказать, у меня уже кое-что отложено. Примерно на треть однокомнатной. Если мы с завтрашнего дня урежем себя по части ресторанов и прочих увеселений и не поедем никуда в отпуск, думаю, через годик накопим.

— Ее еще надо будет обставить, — вмешалась я.

— Вот обставим — и свадьбу сыграем.

— На нее тоже деньги понадобятся, — опять напомнила я. — У нас столько знакомых!

— Мы что, обязаны их всех приглашать? — удивился он.

— Не обязаны, но мне хочется.

— Если так, накопим и на это. — Пошевелив безмолвно губами и что-то подсчитав, он добавил: — В общем, через два года, начиная с сегодняшнего дня, надеюсь сделать тебе официальное предложение.

Мы честно старались копить, но нам постоянно что-нибудь мешало. То хотелось куда-то пойти, то я начинала умирать по какой-нибудь вещи, и Роман говорил: «Раз нравится, покупай». Каждый раз я обещала, что в будущем месяце в наказание отложу в два раза больше, но когда момент наставал, появлялся новый соблазн.

А потом тяжело заболела мама, ей требовалась срочная операция. Я привезла ее из Тулы к нам. Слава Богу, мама выздоровела, но ее лечение отсрочило покупку квартиры по крайней мере на год, а цены на жилье тем временем продолжали стремительно расти.

— Надо было в ЖСК вступить, — запоздало сетовал Роман. — Внесли бы часть денег, и уже получили бы квартиру. А теперь у меня даже на вступительный взнос не хватает.

— Если бы ты тогда внес, маму лечить было бы не на что, — разозлилась я.

Роман вспыхнул:

— За кого ты меня принимаешь! На твою маму я занял бы. Это святое.

— А кто тебе сейчас мешает занять?

— Нет. Занимать можно только в крайнем случае.

— Разве у нас не крайний случай?

— Ну не вопрос ведь жизни и смерти. Сами накопим. Мне скоро повышение обещают.