— Это весьма благоразумно с твоей стороны, — тихо сказала Лизетт. — И если ты не хочешь спровоцировать скандал, будь с ним по крайней мере вежлив.

Франсуа скорчил кислую мину. Но тут же, одарив женщин улыбкой агнца, промямлил:

— Я вел себя довольно глупо, да? Микаэла тепло улыбнулась в ответ. Способность мгновенно менять настроение нравилась ей в брате больше всего.

— Поскольку я не горю желанием увидеть еще одно представление, подобное тому, что мы сейчас наблюдали, — произнесла она с озорным блеском в глазах, — я, пожалуй, не стану отвечать на этот вопрос.

Франсуа рассмеялся.

— Прошу прощения! — сказал он, галантно поклонившись матери, затем сестре. — Я опять позволил своему дурацкому темпераменту взять верх над собой.

— Тебе не за что извиняться, мой мальчик, — ласково промолвила Лизетт. — Вполне понятно, что новость расстроила тебя. Но ничего не поделаешь. Нам остается только принять все как есть — Хью Ланкастер будет жить в этом городе и заниматься делами компании.

Франсуа вновь присел на диван рядом с матерью.

— Ну, коль вы не сомневались, что я приму это в штыки. — произнес он, качая головой и кисло улыбаясь, — то боюсь даже представить, что скажет дядя. Моn Dieu! Мы должны быть благодарны судьбе хотя бы за то, что его не будет в городе до завтра. По крайней мере сегодня мы не увидим, как он будет рвать и метать.

* * *

Судьба оказалась благосклонна к ним, отложив свидание с дядюшкой. Вообще-то Жан должен был вернуться из Ривербенда на следующий день. Но вскоре после бурного разговора появился слуга с запиской, в которой сообщалось, что Жан вынужден задержаться на три дня. Таким образом, ожидать его следовало не ранее четверга. По молчаливому согласию никто из троих Дюпре, осведомленных о планах Хью Ланкастера, не стал сообщать дяде о предстоящем приезде американца.

В пятницу утром, когда все трое за завтраком обсуждали, как лучше преподнести Жану неприятную новость, дверь вдруг широко распахнулась и перед ними предстал он сам собственной персоной. Темные глаза его искрились от злости, обычно спокойное лицо было искажено гневом.

— Представляете, — воскликнул он вместо приветствия, — кого я только что встретил на улице Шартрез? Хью Ланкастера!

Резко стянув перчатки, Жан не глядя бросил их на буфет.

— Он, оказывается, только сегодня утром сошел с прибывшей из Натчеза баржи, о чем и не замедлил сообщить мне со своей надменной улыбкой. Но это еще не все, черт побери его бесстыжие глаза! Он сказал, что приехал не просто с обычным визитом, а намерен обосноваться здесь!

Метнув свою высокую шляпу на ближайший стул, дядя нервным движением провел пальцами по буйным черным волосам.

— Моn Dieu! Теперь мы никогда не избавимся от него. Вечно будет торчать за спиной, будто дух смерти, задавать свои бесконечные вопросы и настаивать на ответах, которых я не знаю! Честное слово, я начинаю завидовать Рено и Кристофу, не дожившим до этого черного дня!

— Он уже здесь? — спросила Микаэла, у которой неожиданно перехватило дыхание. — Но maman получила от него письмо совсем недавно. И он писал, что приедет в Новый Орлеан только через несколько месяцев. Как же он мог оказаться здесь сегодня?

— Письмо? Какое письмо? — резко спросил Жан. — А почему никто не сказал мне о нем?

— Тебя не было в городе, — ответил за всех Франсуа, — и мы решили не омрачать твою поездку неприятным известием.

— Омрачать мою поездку? — зло рассмеялся Жан. — Да вся наша жизнь теперь омрачена, что там поездка!

— Успокойся, Жан, — тихо заговорила Лизетт, приглашая его сесть рядом с собой, — не так уж все и страшно. Ты по своему обыкновению излишне драматизируешь это событие. На самом деле оно не так уж сильно отразится на нас. Выпей-ка лучше кофе, а я распоряжусь, чтобы Антуан принес пончики. Их только что пожарили.

Жан недовольно поморщился, но последовал совету снохи. Они знали друг друга уже много лет, к тому же были почти ровесниками (в декабре ему исполнилось тридцать семь). Нет ничего удивительного в том, что они прекрасно понимали друг друга. С женой брата Жан всегда держался подчеркнуто вежливо. Зато никогда не скрывал своей любви к Микаэле и Франсуа, заботясь о них и балуя, пожалуй, даже больше, чем брат. Когда Рено умер, он фактически заменил им отца. Будучи холостым и не отличаясь любовью к ведению домашнего хозяйства, Жан подолгу жил с ними в Ривербенде, хотя имел собственный удобный домик всего в нескольких милях вниз по течению реки. Впрочем, и ривербендское поместье частично принадлежало ему. В их городском доме на улице Бьянвиль у дяди также были свои апартаменты. Вообще, сколько помнила Микаэла, он не любил жить в одном месте и постоянно разъезжал по своим многочисленным домовладениям. Вежливая сдержанность отношений Жана и Лизетт немного настораживала и удивляла девушку. Она знала, что мать полностью доверяет дяде, но при этом не передает ему свою долю в компании.

Слуга-мулат Антуан появился почти немедленно после звонка Лизетт.

— Еще пончиков для мсье Жана, s'il vous plait[3], Антуан, — распорядилась она. — О да, нам понадобится еще немного горячего молока, свежий шоколад и кофе.

— Ну а теперь, soeurette[4], — несколько раздраженно попросил Жан, как только дверь за слугой закрылась, — расскажи мне об этом письме.

Лизетт чуть заметно поморщилась.

— Я получила его в понедельник. Мсье Хью пишет о своих планах переехать сюда.

— С чего это он решил написать именно тебе? — угрюмо спросил Жан. — Своими планами ему следовало поделиться со мной, а не с моими родственниками.

— Письмо написано в безупречно вежливых выражениях, можешь мне поверить, — резковато ответила Лизетт. — А если учитывать, что в его присутствии ты всякий раз ведешь себя так, будто у тебя начинаются желудочные колики, нет ничего удивительного в его обращении ко мне. Со мной ему по крайней мере приятнее общаться.

— Приятнее общаться? Еще бы! — ухмыльнулся Жан. — Не ошибусь, сказав, что ты буквально теряешь голову в присутствии этого богатого америкашки!

Франсуа резко вскочил с дивана, инстинктивно шаря рукой по тому месту на левом боку, где при полном наряде у него обычно висела шпага.

— Sacrebleu! Как вы смеете оскорблять мою мать! — с жаром выпалил он, устремив гневный взгляд на дядю. Глаза Жана удивленно округлились.

— О, успокойся, дурачок! — сухо произнес он, поудобнее располагаясь на стуле. — Еще не хватало, чтобы я дрался на дуэли с собственным племянником. Сядь. У меня и в мыслях не было чем-то обидеть вашу maman. Просто все эти дела немного вывели меня из себя. — Жан примирительно улыбнулся Лизетт. — Надеюсь, ты извинишь мою непростительную горячность, — обратился он к ней. — И не покажешь ли все-таки письмо?