– Тогда не станем отзывать вас немедленно. – Скейн учел уверенный тон Арилоу и говорил с ней уже не как с ребенком, а как со взрослой. – Вы видите шторм? Где вы?

– Я у Ледяного Мыса, вижу тучи, что набились в волосы Клык-Горы. Мне необходимо задержаться, чтобы удостовериться, но, думаю, буря будет здесь к завтрашней ночи.

Ледяной Мыс лежал где-то в полусотне миль отсюда, с него были видны морские просторы и поднимающийся в небо столб пара, а под ним – сам островок Клык-Гора, очертаниями похожий на осевший пирог. Клык-Гора – один из самых воинственных вулканов, и в окружающих ее смрадных трепещущих джунглях обитали одни только птицы. Дурной нрав горы магнитом притягивал к вершине тучи.

«А ведь хотели быстренько проверить девчонку и убраться восвояси», – уныло подумал Прокс. Прогулка по скалам и в сухую погоду была небезопасна, а в дождливую просто пугала: красный камень таял, как шоколад, и стекал, извиваясь, по обрывам. Судя по всему, они надолго застрянут в этой глухомани.

– Вы понимаете, что я прибыл оценить ваши способности и все, чему вы научились в школе Скитальцев? – произнес Скейн. – Завтра вы должны быть готовы.

– Понимаю. Буду готова.

В этот момент в полумраке пещеры мелькнула крупная бархатисто-черная бабочка. Бесцеремонно и дерзко она уселась на припудренную щеку Арилоу. Девочка даже не вздрогнула, а насекомое расправило у нее под глазом крылья, показав усики того же цвета ляпис-лазури, что и перья в волосах Арилоу. Прокс взирал на это с неожиданным благоговением. Быть может, это знак? Девочка с мраморным лицом и бабочкой на щеке… Прокс повидал много Скитальцев, но в этой девочке, спокойно сидящей, словно оракул, в своей океанской пещере, ощущалось нечто мифическое.

Казалось, из всего смешения местных кровей некая божественная длань отобрала самое лучшее и наградила им это дитя, которое и без того выглядело необычно для хитроплетов: ровно столько пиратской крови, чтобы у нее были серые глаза, смуглая кожа, высокие утонченные скулы, которые придавали ей мрачноватый флер непохожести… Даже если бы вся деревня исчезла, а она осталась – мир точно не оскудел бы.

– Мы вернемся вскоре после рассвета. Да пребудет с вами удача, и да охранит она вас от тумана. Оставим вас пока одну.

Скейн поднялся на ноги, и Прокс последовал его примеру. И пока с его колен длинным прутиком сбивали пыль, он позволил себе еще раз взглянуть на госпожу Скиталицу – она так и смотрела перед собой, словно взглядом охватывала бушующие и грохочущие небеса и море.

– О ставим вас пока одну. – Вежливое обещание от инспектора Скитальцев. А еще ложь, хотя и непреднамеренная. Арилоу одна не останется.

Следы маленьких ножек возникали на пыльном полу и тянулись к выходу из пещеры. Ножки, что их оставляли, не были невидимы, однако едва ли оставались заметными. Как и личико, которое сейчас беспокойно выглядывало из-за занавески и смотрело в сторону берега.

Ни серых глаз, ни богатой и причудливой раскраски. Это было плоское личико, самое что ни на есть обыкновенное, скуластое, с широко посаженными карими глазами и носиком, не достойным упоминания. Тревожная морщинка пролегла в уголке губ. Посреди лба виднелся островок морщинок, именуемых тревожной рябью, величиной с отпечаток большого пальца.

Девочку звали Хатин. И если имя Арилоу звучало как пение совы, пророческой птицы, то имя Хатин походило на звук, с которым на землю опускается пепел. Она и сама была похожа на пепел: такая неприметная, кроткая, почти невидимая. Но сейчас на ее хрупкие плечики легла ответственность за судьбы всех, кого она знала.

Бабочка на щеке Арилоу тем временем поползла выше, ощупывая дорогу усиками, и взмахом крылышек потревожила ресницы Арилоу. Та дернула щекой раз, другой, а потом госпожа Скиталица издала гортанный стон, вроде того, с каким на свет появляется теленок. Погруженная в раздумья Хатин испуганно обернулась и посмотрела на сестру с тихим отчаянием, затем подбежала к ней и взмахом руки прогнала бабочку.

Неужели эта девочка, которая вяло подергивает щекой и слизывает кончиком языка из уголка губ пудру, обнажая полоску розовой кожи, и есть великая госпожа Арилоу?

– О… нет, не делай так. Ну-ка, замри. – Хатин стерла мел с языка Арилоу. – Ты ведь этого хочешь, да?

Желая успокоить сестру, Хатин взяла горшочек меда и смазала им ее губы. Лицо Арилоу вновь сделалось ясным – как и всегда, когда ей удавалось добиться своего. Хатин отползла назад и, подтянув колени к подбородку, стала смотреть большими светлыми глазами на то, как Арилоу облизывает губы. Ровная гладь, – говорили красивые серые глаза Арилоу. Рябь на воде, – рассказывали морщинки на лбу у Хатин.

Изо рта Арилоу донеслось довольное мычание и чавканье. Где же голос провидицы, который чуть ли не до слез трогает посетителей?

Холодный, ясный и властный голос задыхался в глотке Хатин, ибо в тысячный раз она слушала сестру, пытаясь облечь ее лепет в слова, предложения, придать ему хоть подобие смысла.

Не получалось. Холодная, невыразимая правда заключалась в том, что это никогда у нее не выходило. Несмотря на все старания Хатин, язык Арилоу оставался понятен лишь ей самой. Гостям, изумлявшимся мудрости и чистокровности госпожи Скиталицы, и в голову не могло прийти, что ее трепещущий маленький «переводчик» все высокопарные речи берет с потолка.

Это был самый большой страх и строжайший секрет деревни. Они избегали малейшего разговора на эту тему. В конце концов в мире, где Скитальцы странствуют, точно ветер, никогда нельзя быть уверенным в том, что тебя не подслушивают или за тобой не подглядывают. И все же сельчане знали: в тринадцать лет прекрасная Арилоу со всевидящими очами цвета моря способностями владеет не лучше, чем умением летать, подобно ветрокрылой чайке. Мучительный проблеск таланта, который она проявила в младенчестве, исчез без следа, как отдается вечному сумраку камень, на миг позаимствовавший у волны ослепительный всплеск.

Хатин появилась на свет лишь потому, что кто-то должен был оберегать Арилоу, приглядывать за ней день и ночь. Теперь же появилась новая обязанность, хотя напрямую никто о ней не говорил. Тысячью неуловимых способов близкие сообщали Хатин: если – если! – Арилоу и правда лишь дурочка, никто не должен об этом знать… и за пределами деревни тоже.

Так с малых лет Хатин выучилась языку гостей, говорила на нем бегло и подслушивала их разговоры, ловила скрытые намеки в выражениях лиц. Чужаки приходили полюбоваться на Арилоу из праздного любопытства, и спектакля Хатин им вполне хватало. И только теперь Хатин впервые осознала размах и опасность игры, в которой деревня участвовала вот уже более десяти лет. Нагрянул инспектор, и тонкий ручеек обмана превратился в широкое озеро.

Деревня нуждалась в Арилоу. Без денег и гостей, которых она привлекала, сельчане давно бы умерли с голоду. Теперь же спасать положение предстояло самой Хатин. А вдобавок скрыть еще один обман.

Выскочив из пещеры, она подошла к двум женщинам, моловшим кукурузу в каменных ступках.