Мальчику это было на руку. Он нашел прикрытие, наметил цель — аппетитный пирог с лебедем, искусно вырезанным из теста и запеченным на верхней корочке. Оставалось улучить момент.

Пузатый, не повернув головы, миновал заветный лоток — вот незадача! — а худой скользким гадом юркнул к прилавку, замер со сложенной лодочкой ладонью, а потом медленно и недоуменно опустил ее. По его хитроватому востроносому лицу медленно, как густая патока, разливалось удивление, смешанное с раздражением. Он что-то сказал торговцу, невысокому краснолицему детине с окладистой рыжей бородой и паклей светлых волос. Тот отрицательно помотал головой и рубанул воздух ребром ладони. Удивление и недоумение покинули лицо высокого человека, на нем осталось только раздражение. Он засунул два пальца в рот и свистнул пронзительным разбойничьим посвистом. Крепыш в кольчуге остановился, развернулся на каблуках красных кавалерийских сапог с поднятыми носами и вразвалочку зашагал обратно. Ни слова не говоря, он протиснулся за прилавок и толкнул продавца в грудь рукояткой плетки. Тот оступился, качнулся назад и исчез за беспорядочно наставленными тюками. Послышались несколько глухих ударов, стоны, мольбы. Все замерли, вперив глаза в злополучную лавку, понимая, что происходит, и гадая, чем это кончится.

Мальчик метнулся к пирогу, но не добежал. Он застыл с открытым ртом прямо посереди прохода под острым взглядом писаря.

Тот улыбнулся, поводив рукой над лотком, выбрал пирог, помял в пальцах и брезгливо бросил обратно. Взял другой. Тоже помял, понюхал, откусил и стал медленно жевать, прислушиваясь к звукам, доносившимся из палатки, но глядя мальчику прямо в лицо. Нехорошо ухмыльнувшись, он спросил что-то, указывая глазами на лоток. Суть вопроса мальчик не понял, но интонации были незлобные.

Улыбнувшись, мужчина в красном кафтане протянул мальчику остатки недоеденного пирога. Голод сам подбросил руку навстречу еде, но мальчик усилием воли заставил себя остановиться. Будь он хоть трижды голодным!..

Кажется, высокий человек верно оценил всю гамму чувств, отразившуюся на юном лице. Он улыбнулся, не глядя, снял с лотка другой пирог и протянул его мальчику. Тот выхватил его из длинных пальцев, заляпанных сажевой тушью, и прижал к груди. Мужчина захохотал, закинув голову и дергая большим кадыком, снял с лотка еще один пирог и снова протянул. Мальчик приблизился и протянул грязную ладонь, на этот раз уже без опаски.

Сильный удар чуть не опрокинул его на землю. Челюсти клацнули друг о друга, как кастаньеты. Едва устояв на ногах, он недоуменно уставился на писаря. Тот снова хохотал, запрокинув голову и отряхивая с пальцев остатки начинки.

Лицо мальчика стало наливаться багрянцем стыда и ярости. Что делать? Бежать? Броситься на обидчика и вцепиться ему зубами в щеку, непременно в щеку, чтоб оторвать от костей отвратительную ухмылку?!

Высокий человек взял еще один пирог и опять протянул его мальчонке. Тот напрягся, как загнанный в угол зверек. Немногие торговцы, не успевшие убраться от греха или побоявшиеся оставить товар, затаили дыхание. Пирог приближался. Еще немного, и он ткнется ему прямо в нос. Уловив момент, мальчик нырнул под протянутую руку, выхватил пирог и, втянув голову в плечи, метнулся в сторону. Рука, нацеленная в его ухо, чуть взъерошила волосы. Писарь с досады крякнул. Из рядов раздался смех, кто-то заулюлюкал. Прижимая к груди добычу, мальчишка бросился наутек.

На этот раз он бежал расчетливо, петляя между людей и все время сворачивая в боковые проходы. Остановившись у ворот, немного отдышавшись и убедившись, что погони нет, он рассмотрел и обнюхал два еще теплых пирога.

Один, круглый, был — acierto![6]— с мясом. Второй, продолговатый, — с яйцом и какой-то вонючей зеленью. Не так плохо. Завтрак и обед за одну затрещину. Быстро поблагодарив Деву Марию за ниспосланную еду, он в одно мгновение запихнул вонючий пирог за щеки, а вкусный аккуратно засунул за пазуху, чтоб тот грел его снаружи.

С рынка пора было выбираться. Он успел нажить себе врагов за те несколько часов, которые тут сегодня провел. Высокий писарь, скорее всего, и не будет за ним гоняться, много чести, но побитые подростки порвут его на части и утопят, если найдут. Кстати, опасность подстерегает его не только здесь. Город не такой уж и большой. Вокруг его укреплений часа за четыре можно обойти, поэтому на глаза случайно попасться легче легкого.

Мальчик выскользнул за стену и двинулся к западным воротам, в ту сторону, где, уткнувшись передком в канаву, застыла развороченная карета. «Только бы мама вернулась», — думал он. Тогда они найдут другой экипаж и поедут обратно к папе. А в пути он достанет из-под накидки свою Коладу[7], получившую боевое крещение, и разрубит пополам любого, кто осмелится к ним подойти.

Он погрузился в лабиринт кривых вертлявых улочек, стараясь не очень отклоняться от выбранного направления. Здесь, вдали от центра, приходилось смотреть под ноги особенно внимательно. Горожане не брезговали выбрасывать прямо на мостовую очистки, объедки и содержимое ночных горшков.

За земляным валом, уставленным связками заостренных кольев, город заканчивался. Нескончаемым потоком шли в столицу груженые телеги, обшарпанные кареты, ехали богато одетые всадники, ремесленники со связками инструментов, пейзане с плодами, выращенными на своих огородах. За ворота вытекал узенький ручеек людей — ограбленных, проигравшихся в кости, упившихся генуэзской водкой, оставшихся без денег и даже сапог. Были здесь и другие серые угрюмые личности, не сумевшие найти своего места в богатой, но неласковой столице.

Сверху, с земляного вала на путников сурово взирали черными глазами две небольшие цельнолитые бомбарды. В воротах толкалось десятка два стражников, разномастно одетых, с бердышами и копьями наперевес. Иногда они останавливали кого-нибудь из путников и устраивали ему пристрастный досмотр, в ходе которого у обыскиваемого что-нибудь да пропадало — пара беличьих шкурок, монеты или съестной припас. Чаще люди покорно принимали свою участь, но иногда кто-нибудь по неопытности или горячности начинал скандалить. Тогда его отводили в сторону и показательно били. Ногами. В назидание остальным.

Поскольку уходящие оборванцы стражу абсолютно не интересовали, мальчик без приключений выскользнул за городскую черту и ускорил шаг. Солнце перевалило за полдень, а в город нужно вернуться до того, как закроют ворота, иначе он просто замерзнет где-нибудь в снегу.

За пригнутыми к земле, но не срубленными деревьями — на Руси это называлось «засеки», — в которых запуталась бы не только татарская конница, но и германская пехота, начинались загородные усадьбы. Это были настоящие крепости, способные выдержать и яростный приступ, и длительную осаду. Дворы были обнесены каменными или деревянными стенами с узкими бойницами и небольшими стрелковыми башенками по углам. Ворота закрывали деревянные створки, обитые бронзой или медью. Над стенами виднелись добротные крыши, колыхались на промозглом ветру голые яблоневые ветви и лениво порыкивали сытые волкодавы. За особняками справа и слева от дороги потянулись распаханные поля, а за ними терял последние листья мрачный лес.