Внезапно она стреляет глазами на меня. Клянусь: женщины точно знают, когда ты пялишься на их буфера. Если б научиться управлять этой способностью женской психики, человечество было бы спасено.

– Вы, кажется, получаете удовольствие от этой беседы, – говорит она.

Так и есть. Вообще я, наверное, даже смеялся вслух.

И я не знаю точно почему. Самоуничтожение рода человеческого – это, конечно, забавно, – особенно если оно происходит из-за перенаселения и технического прогресса – единственных целей, которые человечество когда-либо принимало всерьез. Но, может, все дело в моей спутнице. Эх, доктор Хёрст, какой же ответ не послужит вам поводом выбить из меня все дерьмо?

– Так когда мы прошли точку невозврата? – спрашиваю я.

– Забудьте. Я вам слова не даю сказать.

– Да ладно вам.

– Радио не работает. Не заставляйте меня петь.

– Так вот чем вы занимаетесь для Милл-Ота? Изучаете конец света?

– Это конфиденциально. И нет.

– Но ведь вы же…

– Палеонтолог катастроф. Все равно нет.

– Так что же вы делаете для Милл-Ота?

– Ла-ла-ла-ла.

– Вы можете хотя бы сказать, о чем он собирается говорить со мной?

– Нет. Простите, не могу. Он хочет поговорить с вами лично. А с Милл-Отом все завязано на доверии.

Она сигналит, остановившись перед воротами.

– Кстати, о доверии: он хотел, чтобы я подождала вас и отвезла в отель, но, похоже, на это я пойти не могу. От разговоров о конце света меня всегда очень тянет выпить. Просто попросите его вызвать вам такси. И сохраните чек.

Портленд, Орегон

Все еще понедельник, 13 августа

Двенадцатый этаж главного корпуса в бизнес-парке Милл-Ота кажется одним огромным залом, погруженным во тьму. Светильники-споты освещают только стойку секретаря и зону ожидания. В зоне ожидания окна от пола до потолка украшены врезными желобками в форме дерева, по которым стекает дождевая вода. Из-за шума дождя мне трудно воспринимать звуки из остальной, темной части помещения.

Ярдах в двадцати в глубине зала вспыхивает свет, озаряя кабинет в стеклянном кубе. Похоже на диораму в музее естествознания. Внутри даже есть человек, и он встает из-за стола.

У меня мелькнула мысль, что он сидел в темноте и ждал, пока загорится свет, чтобы выйти, но потом я соображаю, насколько это глупо: просто стенки куба вдруг стали прозрачными. Жидкие кристаллы в стекле или что-то вроде того.

Когда человек выходит из кабинета и направляется ко мне, на его пути загораются новые огни. Ему далеко за сорок, спортивная фигура, волосы собраны в хвостик. Блейзер, рубашка навыпуск, дизайнерские джинсы, узконосые мокасины – типичный гламурный ублюдок, но я решил подождать с приговором, пока не рассмотрю его лицо. А на нем, оказывается, оставило свой след что-то очень похожее на боль. Скорее даже – высекло свой след.

Однако сейчас он улыбается.

– Как вы думаете, настоящая или подделка? – спрашивает он.

Я понятия не имею, о чем он говорит. Офис с иллюминацией, Бедовая Джейн[10], что привезла меня сюда, – он что, пытается загипнотизировать меня своим чудачеством, как, говорят, умел Милтон Эриксон[11]? Тут я вижу, что он смотрит на картину маслом, которая висит на свободно стоящей белой стене рядом со мной.

Какой-то город под звездным небом вроде как в стиле Ван Гога. И правда, подпись: “Vincent”.

– Не знаю, – говорю я.

– Угадайте.

– А потрогать можно?

– Валяйте.

Провожу ладонью по шершавой краске.

– Подделка.

– Как узнали?

– Вы разрешили ее потрогать.

– Верно подмечено. Хотя стоит она почти как подлинник.

Он не отводит от картины хмурого взгляда, поэтому мне приходится спросить:

– Почему?

– Ее написал компьютер. Замысел в том, чтобы с помощью МРТ проанализировать порядок и объем мазков. Но, если сравнивать с подлинником, видно, что это абсолютная ерунда. Один мой материаловед считает, что в оригинале слишком много неправильных мазков и исправлений.

– В следующий раз копируйте того, кто умел рисовать.

– Ха, – усмехается он. – Я Милл-От[12].

– Лайонел Азимут.

– Я знаю. Пойдемте в мой кабинет.

* * *

– Пожалуй, для начала я покажу вам вот это видео, – говорит Милл-От.

Он сидит за стеклянным письменным столом. На столе только маленькая розово-золотистая пепельница, в которой лежит визитка лицом вниз, и белый конверт с мягкой подкладкой, который, скорее, разрезали, чем разорвали.

– Налить вам чего-нибудь? – спрашивает он.

– Нет, спасибо.

Если Милл-Оту нужны мои пальчики, пусть пошлет кого-нибудь на гребаный корабль.

Если они ему нужны.

Я не знаю, чего он от меня хочет, потому что не знаю, за кого он меня принимает. Профессор Мармозет ни за что не рассказал бы ему правду, но я думаю, такой богатый человек мог бы навести обо мне справки[13]. А справок о Лайонеле Азимуте набралось бы совсем немного.

– Что вам сказала доктор Хёрст? – спрашивает Милл-От.

– Ничего.

– Хорошо. Интересно посмотреть на вашу реакцию.

Милл-От пробегается пальцами по неявно отмеченным участкам письменного стола, и часть стены превращается в экран.

Еще одно незаметное движение приглушает свет.

* * *

Видео начинается без звука. Сначала на экране появляются только фотографии, в основном в сепии и черно-белые, смонтированные функцией “Кен Бёрнс” в чьем-то видеоредакторе. Леса и озера. Коренные американцы позируют в одежде из оленьей кожи. Какие-то бородатые мужики во фланелевых рубашках перед входом в шахту. Затем вдруг “кодахром”, как будто из 1970-х, семья в каноэ. Потом опять черно-белые леса и озера.