О, если б я ничего не делал только из лени. Господи, как быя тогда себя уважал. Уважал бы именно потому, что хоть лень я в состоянии иметьв себе; хоть одно свойство было бы во мне как будто и положительное, в которомя бы и сам был уверен. Вопрос: кто такой? Ответ: лентяй; да ведь это преприятнобыло бы слышать о себе. Значит, положительно определен, значит, есть чтосказать обо мне. «Лентяй!» — да ведь это званье и назначенье, это карьера-с. Нешутите, это так. Я тогда член самого первейшего клуба по праву и занимаюсьтолько тем, что беспрерывно себя уважаю. Я знал господина, который всю жизньгордился тем, что знал толк в лафите. Он считал это за положительное свое достоинствои никогда не сомневался в себе. Он умер не то что с покойной, а с торжествующейсовестью, и был совершенно прав. А я бы себе тогда выбрал карьеру: а был былентяй и обжора, но не простой, а, например, сочувствующий всему прекрасному ивысокому. Как вам это нравится? Мне это давно мерещилось. Это «прекрасное ивысокое» сильно-таки задавило мне затылок в мои сорок лет; но это в мои сороклет, а тогда — о, тогда было бы иначе! Я бы тотчас же отыскал себе исоответствующую деятельность, — а именно: пить за здоровье всего прекрасного ивысокого. Я бы придирался ко всякому случаю, чтоб сначала пролить в свой бокалслезу, а потом выпить его за все прекрасное и высокое. Я бы все на светеобратил тогда в прекрасное и высокое; в гадчайшей, бесспорной дряни отыскал быпрекрасное и высокое. Я сделался бы слезоточив, как мокрая губка. Художник,например, написал картину Ге. Тотчас же пью за здоровье художника, написавшегокартину Ге, потому что люблю все прекрасное и высокое. Автор написал «как комуугодно»;{8} тотчас же пью за здоровье «кого угодно», потому что люблю все«прекрасное и высокое». Уважения к себе за это потребую, преследовать будутого, кто не будет мне оказывать уважения. Живу спокойно, умираю торжественно,— да ведь это прелесть, целая прелесть! И такое себе отрастил бы я тогда брюхо,такой тройной подбородок соорудил, такой бы сандальный нос{9} себе выработал,что всякий встречный сказал бы, смотря на меня: «Вот так плюс! вот так ужнастоящее положительное!» А ведь как хотите, такие отзывы преприятно слышать внаш отрицательный век, господа.

Но все это золотые мечты. О, скажите, кто это первыйобъявил, кто первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, чтоне знает настоящих своих интересов; а что если б его просветить, открыть емуглаза на его настоящие, нормальные интересы, то человек тотчас же перестал быделать пакости, тотчас же стал бы добрым и благородным, потому что, будучипросвещенным и понимая настоящие свои выгоды, именно увидел бы в добресобственную свою выгоду, а известно, что ни один человек не может действовать зазнамопротив собственных своих выгод, следственно, так сказать, по необходимости сталбы делать добро? О младенец! о чистое, невинное дитя! да когда же, во-первых,бывало, во все эти тысячелетия, чтоб человек действовал только из одной своейсобственной выгоды? Что же делать с миллионами фактов, свидетельствующих о том,как люди зазнамо, то есть вполне понимая свои настоящие выгоды, отставляли ихна второй план и бросались на другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничемне принуждаемые к тому, а как будто именно только не желая указанной дороги, иупрямо, своевольно пробивали другую, трудную, нелепую, отыскивая ее чуть не впотемках. Ведь, значит, им действительно это упрямство и своеволие былоприятнее всякой выгоды… Выгода! Что такое выгода? Да и берете ли вы на себясовершенно точно определить, в чем именно человеческая выгода состоит? А чтоесли так случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже идолжна именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а невыгодного? А если так, если только может быть этот случай, то все правилопрахом пошло. Как вы думаете, бывает ли такой случай? Вы смеетесь; смейтесь,господа, но только отвечайте: совершенно ли верно сосчитаны выгодычеловеческие? Нет ли таких, которые не только не уложились, но и не могутуложиться ни в какую классификацию? Ведь вы, господа, сколько мне известно,весь ваш реестр человеческих выгод взяли средним числом из статистических цифри из научно-экономических формул. Ведь ваши выгоды — это благоденствие, богатство,свобода, покой, ну и так далее, и так далее; так что человек, который бы,например, явно и зазнамо вошел против всего этого реестра, был бы, по-вашему,ну да и, конечно, по-моему, обскурант или совсем сумасшедший, так ли? Но ведьвот что удивительно: отчего это так происходит, что все эти статистики, мудрецыи любители рода человеческого, при исчислении человеческих выгод, постоянноодну выгоду пропускают? Даже и в расчет ее не берут в том виде, в каком ееследует брать, а от этого и весь расчет зависит. Беда бы не велика, взять быее, эту выгоду, да и занесть в список. Но в том-то и пагуба, что эта мудренаявыгода ни в какую классификацию не попадает, ни в один список не умещается. Уменя, например, есть приятель… Эх, господа! да ведь и вам он приятель; да икому, кому он не приятель! Приготовляясь к делу, этот господин тотчас жеизложит вам, велеречиво и ясно, как именно надо ему поступить по законамрассудка и истины. Мало того: с волнением и страстью будет говорить вам онастоящих, нормальных человеческих интересах; с насмешкой укорит близорукихглупцов, не понимающих ни своих выгод, ни настоящего значения добродетели; и —ровно через четверть часа, без всякого внезапного, постороннего повода, аименно по чему-то такому внутреннему, что сильнее всех его интересов, — выкинетсовершенно другое колено, то есть явно пойдет против того, об чем сам говорил:и против законов рассудка, и против собственной выгоды, ну, одним словом,против всего… Предупрежду, что мой приятель — лицо собирательное, и потомутолько его одного винить как-то трудно. То-то и есть, господа, не существует лии в самом деле нечто такое, что почти всякому человеку дороже самых лучших еговыгод, или (чтоб уж логики не нарушать) есть одна такая самая выгодная выгода(именно пропускаемая-то, вот об которой сейчас говорили), которая главнее ивыгоднее всех других выгод и для которой человек, если понадобится, готовпротив всех законов пойти, то есть против рассудка, чести, покоя,благоденствия, — одним словом, против всех этих прекрасных и полезных вещей,лишь бы только достигнуть этой первоначальной, самой выгодной выгоды, котораяему дороже всего.