ни белые, ни интервенты – он более или менее спокойно жил во Владивостоке ещё целый год после падения сухановского Совета.

Среди многочисленных детей Матвеева белых не было (по крайней мере, данных об этом нет), красные – были точно. В общем, на врага советской власти он никак не тянет, даром что в своё время баллотировался в городскую думу от кадетов. Матвеев был деятелем скорее общественным, чем политическим. Или же у него вообще не было чётких политических взглядов, что неудивительно в условиях революционного хаоса, а бежал он просто от смуты?

Возможно, думал уехать на время – получилось навсегда. Отношения Москвы и Токио, и без того натянутые, начали стремительно портиться. В 1931 году Япония захватила Маньчжурию – северо-восток Китая, выйдя на рубежи СССР и создав здесь марионеточное государство Маньчжоу-Го. Ожидалось, что новая большая война разгорится именно здесь, а не на западе. В сторону Забайкалья, Амура, Приморья шли воинские эшелоны, на Дальнем Востоке укреплялась граница, спешно восстанавливался Тихоокеанский флот, расконсервировалась Владивостокская крепость, демилитаризованная по заключённому с японскими интервентами в 1922 году соглашению.

Матвеев, оказавшийся жителем враждебного государства, в Россию не вернулся.

Когда-то в стихах памяти Чехова он писал:

…И свершилося. С тоскою

Оглянулись мы назад:

Беспощадною судьбою

Срублен весь вишнёвый сад…

Уезжал Матвеев с женой и младшими сыновьями – Глебом, Анатолием и Михаилом. Жил в городах Цуруга, Осака, в деревне Сэйдо, потом обосновался в Кобе.

Масштабы русской эмиграции первой волны в Японию, разумеется, несопоставимы с исходом в Европу или даже в Китай. По данным Моргун и Хиямы, численность русских в Японии в 1925 году составляла 1176 человек, в 1940-м – около 1300. И всё-таки, как справедливо пишет профессор, историк Пётр Подалко, такое число иностранцев в столь сжатый срок не попадало в Японию за всю её историю.

Некоторые эмигранты добились здесь успеха: так, в Японии на ура пошли европейские сладости. Макар Гончаров из Владивостока стал одним из отцов японского шоколада. Заметной оказалась и «культурная интервенция» в стремительно вестернизировавшуюся Японию.

Матвеев, который не был в Японии совсем уж «гайдзином» – чужаком, тоже не потерялся. Организовал издательство «Мир», в котором вышли хрестоматия для чтения, японско-русский словарь, стихи Пушкина. Выпускал на русском и английском журнал «Русский Дальний Восток». Решив, что издательским делом не проживёшь, занялся книготорговлей – заказывал из-за рубежа и продавал соотечественникам русские книги. «Не было русского человека в Японии, который бы не побывал у Матвеева», – констатируют Моргун и Хияма. Вокруг него образовался кружок русских интеллигентов: профессор Осакского института иностранных языков Николай Невский, преподаватель коммерческой школы в Цуруге Борис Вобруй, бывший служащий Дальгосторга и студент-востоковед Андрей Рейферт, преподаватель школы иностранных языков Тэнри Орест Плетнер…

Матвеев заведовал русской библиотекой, писал детские книжки под псевдонимом Дед Ник, печатался в русских изданиях Харбина и Шанхая. Переводил японских поэтов, сочинял свои стихи:

А я один, для всех чужой,

Бреду извилистой тропой,

И, как железная доска,

Неутолимая тоска

Волнует грудь, терзает ум…

Умер он в феврале 1941 года в Кобе, похоронен там же. Первое кладбище иностранцев располагалось в районе Онохама, в 1961 году открылось новое – в горной местности Сюхогахара, куда перенесли и прах Матвеева. Русских могил здесь около ста восьмидесяти: купец Тарасенко, химик Веймарн, лингвист Плетнер, музыкант Михайлович, дипломат Васкевич…

Второй – после генерал-губернатора, дипломата Муравьёва – Николай Амурский в каком-то смысле продолжил дело первого. Тот присоединял дальневосточные края к России – этот прописывал их в русской словесности и русском сознании. Первый русский японец, первый летописец Владивостока, основатель целого литературного клана; сын несвятых Петра и Февронии, крещённый будущим святым.

Двухэтажный кирпичный дом по улице Абрекской, 9, некогда принадлежавший Николаю Матвееву (семья занимала верхний этаж, в нижнем селились квартиранты), стоял на краю распадка в Матросской слободке Владивостока до середины 1960-х, пока не пошёл под снос.

Дети Матвеева

У Николая Петровича и Марии Даниловны Матвеевых было пятнадцать детей – двенадцать сыновей, три дочери. Трое умерли малолетними. Выросшие унаследовали от отца страсть к сочинительству и авантюрность характера.

Старший – Зотик Матвеев (1889–1938), библиограф, историк, доцент Государственного Дальневосточного университета. Поступил в Петербургский политехнический на экономическое отделение, в 1911 году был арестован на студенческой демонстрации, посвящённой годовщине смерти Толстого, и отчислен из института. Вернулся во Владивосток, служил бомбардиром в крепостной артиллерии. Поступил в Восточный институт. В 1917 году, по свидетельству брата Николая, был меньшевиком, военным цензором, гласным городской думы. Публиковал рецензии, библиографические заметки. Переписывался с выдающимся просветителем, библиографом Николаем Рубакиным. В 1922 году окончил историко-филологическое отделение Государственного Дальневосточного университета и остался в нём преподавателем. Заведовал библиотекой, читал публичные лекции. Редактировал «Записки Приамурского отделения Русского географического общества», работал над «Дальневосточной энциклопедией» вместе с учёным, путешественником, писателем Владимиром Арсеньевым[4]. Готовил «Материалы по экономике Приморья», в 1925 году выпустил библиографический указатель «Что читать о Дальне-Восточной области», получивший высокую оценку академика, будущего президента АН СССР Владимира Комарова. Видный библиограф Николай Здобнов привлёк Зотика Матвеева к участию в «Сибирской энциклопедии». В 1929 году Зотик Николаевич издал книгу «Бохай» о древней истории Приморья и краткую «Историю Дальневосточного края». В 1931 году познакомился с Михаилом Пришвиным, путешествовавшим по Приморью. Когда в 1932 году открылся Дальневосточный филиал Академии наук СССР, Зотик Матвеев стал первым директором ведомственной библиотеки. В 1935 году в альманахе «На рубеже»[5] вышли обзоры Зотика Матвеева «Дальневосточный край в художественной литературе» и «О литературе и искусстве Японии». Пользовался псевдонимами Зенем, З. М.

В ноябре 1937 года Зотика Матвеева арестовали вместе с Петром Евтушенко – мужем его сестры Татьяны, бывшим участником большевистского подполья. Обвинённый в работе на японскую разведку, участии во вредительской и троцкистской организациях, действовавших в университете, Зотик вскоре умер в тюрьме от тифа или, по другой версии, был расстрелян. Сестра Зоя пыталась защитить брата, но сама попала в лагерь, где её след потерялся. Дочь Татьяну Зотиковну после ареста отца исключили из университета, где она училась на японском отделении (тяга к письму и интерес к Японии – общее едва ли не у всех Матвеевых). Вдова Анастасия Петровна попала под арест, работала на соляных копях в Соликамске, потом жила на поселении в Сарапуле. «Всё опустело. Теперь уже мне не для кого жить. Все, кого я любила, умерли. Я одна осталась, как сухое дерево с обугленными, мёртвыми сучьями,