с Павлом Васильевым, который впервые опубликовал стихи во владивостокской комсомольской газете «Красный молодняк» в 1926 году (позже в Москве Васильев познакомит Георгия с поэтом Иосифом Уткиным – к слову, уроженцем одной из станций КВЖД, а брат Венедикт представит Георгия Есенину и Мариенгофу; было знакомство и с Клюевым). Жил в Петрограде, дружил с Хармсом, входил в созданный поэтом Александром Туфановым «Орден заумников DSO». Работал в культпросвете, организовывал бригады селькоров. Добровольцем пошёл на Великую Отечественную, участвовал в боях под Москвой, в штурме Вереи и Вязьмы, в Курской битве. Был ранен, получил инвалидность, стал военкором дивизионной газеты «За Родину». После войны печатал морские рассказы, стихи, «Записки ополченца», повесть «С пером и винтовкой». Жил под Москвой, в Новоподрезкове.

О Владивостоке:

Белеют волны, словно в инее,

И чайки мечутся тоскливо.

И смотрят сопки тёмно-синие

В простор Амурского залива.

То сильный ветер слабым сменится,

То вновь окрепнет, своенравный.

А где у рифа волны пенятся,

Там утонул баркас недавно.

Сегодня славно крабы ловятся,

От рыбы сеть трещит и рвётся.

Но грустно на земле становится —

Рыбак на землю не вернётся.

О войне:

Меня расстреляли фашисты,

Прострелены грудь и нога.

И ветер блудил неистовый,

Шумела седая пурга.

Зарыт я в морозное утро,

В холодной земле я лежал…

Но как-то в закат перламутровый

Я ожил и на ноги встал…

Сын Георгия Борис Матвеев тоже сочинял всю жизнь, но публиковаться стал только в перестройку, в возрасте за пятьдесят: психологический детектив «Продавец скандалов и славы», сатирические рассказы «Общество спасения человечества».

Татьяна Николаевна Матвеева родилась в 1903 году, в детстве бывала в Японии. Вышла замуж за подпольщика Петра Евтушенко, которого арестовывали то японцы, то каппелевцы.

Из стихов Татьяны Матвеевой 1923 года:

…Я умру среди них без привета,

Без ласкающих солнца лучей —

Я обломок какой-то планеты

Среди чёрных угарных ночей.

Когда летом 1937 года Владивосток посетила Азиатская эскадра ВМС США, Татьяна на ряде мероприятий была переводчицей – английский она знала блестяще. В том же году в третий и последний раз арестовали её мужа. Татьяне пришлось покинуть Владивосток, она переехала в Сарапул, где работала учительницей английского, писала мемуары, стихи, новеллы. Умерла в 1963 году. Её сын Валерий Евтушенко написал книгу об истории рода Матвеевых «Древо плодоносящее», вышедшую во Владивостоке в 2004 году.

Глеб Матвеев восемнадцатилетним умер в Японии (ещё в детстве он получил травму, был горбат, страдал костным туберкулёзом).

Анатолий Матвеев, его брат-близнец, перебрался из Японии в Гватемалу. По другим данным – вёл книжную торговлю в Венесуэле.

Михаил Матвеев, также уехавший вместе с отцом в Японию, в 1948 году вернулся в СССР. В уральском Кизеле работал на шахте. Затем жил в Казахстане, преподавал английский язык и восточные единоборства. Умер в Чимкенте в 1970-х.

Мария Николаевна Матвеева какое-то время была замужем за партизанским поэтом, приятелем Фадеева Костей Рослым, который в 1926 году погиб в Беринговом море, не дописав романа «Маузер». Потом оказалась в Японии, где вышла замуж за торговца Кривушина. С ним перебралась в Сан-Франциско, куда взяла с собой и мать – вдову Матвеева-Амурского Марию Попову, умершую в США в 1950-х.

Иван-да-Новелла

Перечислить всех внуков Матвеева-Амурского невозможно, но двоих обойти вниманием никак нельзя.

Поэт Иван Елагин, сын Венедикта Марта, родился в 1918 году в том самом доме на Абрекской. Настоящее его имя было Уотт-Зангвильд-Иоанн[10] Матвеев – сказалось отцовское «будетлянство». Едва ли поэт, младенцем увезённый из отчего дома, помнил Владивосток, но о родном городе он писал, и очень трогательно:

Не надо их. Оставь. Они жестоки.

В иные дни перо переноси.

Переночуем во Владивостоке,

В одном из дивных тупиков Руси.

Представим так:

Абрекская. Пригорок.

Сметает ветр осеннюю труху.

Ах, почему так мил мне и так дорог

Домишко, выстроенный наверху?

«Домишком» строение по Абрекской можно было назвать лишь с большой натяжкой. Это было просторное двухэтажное каменное здание с пристройкой, на фоне соседних домиков смотревшееся, можно сказать, роскошно.

Когда отец угодил в ссылку, а мать – в сумасшедший дом, ребёнок стал беспризорником. Спас его счастливый случай: мальчика узнал писатель Фёдор Панфёров и занялся его судьбой.

…Да, на счастье, он узнал меня.

Тут со мною началась возня.

Справку удалось ему навесть,

Что отцу досталось – минус шесть,

Что отец в Саратове, – и он

Посадил тогда меня в вагон

И в Саратов отрядил к отцу…

Ещё в ссыльный период Венедикт Март, насколько мог, занимался сыном, волновался о его судьбе, в том числе литературной, называл его своим секретарём. Печататься Зангвильд начал в Киеве[11]. Здесь же он окончил три курса мединститута, женился на поэтессе Ольге Анстей. Когда пришли фашисты, остался на оккупированной территории – не смог уехать, не захотел? Дальше в его жизнеописаниях – лакуна. В лучшем случае об этом периоде пишут так: «Был вынужден эмигрировать, чтобы спасти свою жизнь». Или: «В 1941 году его учёба была прервана войной, и он пошёл служить медиком в армию», «Киев оказался в прифронтовой полосе, Матвеев стал санитаром, помогал спасать жизни раненым бойцам»… При этом не сообщается даже, в какой армии он служил, если вообще служил, – в советской или гитлеровской? Есть ощущение, что мемуаристы и родственники старательно обходят этот опасный сюжет. Не знают – или не хотят говорить? Литературовед Евгений Витковский писал, что Зангвильд при оккупации будто бы работал в роддоме – гуманнее места не придумать. Но, так или иначе, перед освобождением Киева он добровольно ушёл с немцами и беременной женой на Запад. Вероятно, боялся, что ему, мужчине призывного возраста, припомнят сотрудничество с нацистами, в чём бы оно ни выражалось.

В Германии работал в хозяйстве некоего бюргера. С завершением войны оказался среди «перемещённых лиц» – «ди пи», от displaced person – в американской зоне оккупации под Мюнхеном. Ещё в Киеве, когда пришли немцы, Зангвильд назвался Иваном, опасаясь, что его подлинное имя примут за еврейское. В Германии он взял фамилию Елагин. По одной из версий – специально: у «ди пи», опасавшихся, что союзники выдадут