litbaza книги онлайнРазная литератураКрасное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем - Василий Олегович Авченко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 103
Перейти на страницу:
авторы в целом достаточно строго следуют исторической канве. Ими описано сожжение в паровозной топке Лазо (в книге – Штерна), Луцкого (Буцкова) и Вс. Сибирцева (Ореста Сибирского). Мелькает в книге командир полка Метелица, который потом появится в «Разгроме» Фадеева (Метелица – реальная фамилия). В ученике коммерческого училища Сашке Петрове, декламирующем Маяковского, узнаётся сам Фадеев. Позже раненый «Сашка-комсомолец» лежит в штабном вагоне Снегуровского – тоже реальная история, отсылающая к ранению Фадеева японской пулей в апреле 1920 года в Спасске-Дальнем. Снегуровский, в свою очередь, – это сам Костарёв-Туманов. Он впоследствии работал в Китае вместе с видным советским военачальником Василием Блюхером, который тогда был главным военным советником СССР в Китае, помогая партии Гоминьдан и её лидеру Чан Кайши объединить раздробленную страну военным путём. Литературовед Игорь Волгин предполагал, что Костарёв мог быть прототипом Алоизия Могарыча в «Мастере и Маргарите» Булгакова (по другой версии, впрочем, Могарыч – это драматург Сергей Ермолинский). Известно, что Костарёва вселили в квартиру писательского дома в Нащокинском переулке, где жили родные отправленного в ссылку Осипа Мандельштама (Могарыч, напомним, написал донос на Мастера, чтобы занять его подвал). Эта история рассказана в мемуарах вдовы поэта Надежды Мандельштам, причём фамилию своего недруга она пишет «Костырев» и отзывается о нём резко негативно: «Его вселил к нам в квартиру Ставский[6], дав гарантию, что он уедет, когда понадобится вторая комната, то есть по возвращении Мандельштама. Я получила временную прописку (на один или два месяца) в проходной комнате у моей матери, а он, шествуя в свою, произносил: “В Биробиджан этих стерв”. В конце концов он выбросил меня на улицу, не дав дожить срока». В июне 1941-го Костарёва арестовали и приговорили к 10 годам по 58-й статье, в следующем году он умер в Омске в тюремной больнице; посмертно реабилитирован.

Вернёмся к Марту. Он много писал, переводил японскую и китайскую поэзию (в том числе произведения японской поэтессы Акико Ёсано, с которой в Киото дружила его сестра Зоя). Пристрастился к алкоголю и наркотикам – по его же словам, «чуть было вовсе не искурился». Как писал литературовед Евгений Витковский, «его пьянки поражали воображение всё видавшей Москвы». Из воспоминаний сына Венедикта – поэта Ивана Елагина, того самого Зангвильда: «Отец и его друг поэт Лев Аренс[7] устроили на даче в Томилино выпивку на сосне. Довольно высоко они привязались ремнями, а перед собой, ремнями же, укрепили ящик с водкой».

В 1928-м Март попал на два или три года в саратовскую ссылку за драку. Из поэмы Ивана Елагина «Память»:

…Мой отец, году в двадцать восьмом,

В ресторане учинил разгром,

И поскольку был в расцвете сил —

В драке гэпэушника избил.

Гэпэушник этот, как назло,

Окажись влиятельным зело,

И в таких делах имел он вес —

Так бесшумно мой отец исчез,

Что его следов не отыскать.

Тут сошла с ума от горя мать,

И она уже недели две

Бродит, обезумев, по Москве…

Ситуацию усугубило пришедшее на имя Симы письмо, написанное женским почерком: «Ваш муж убит». Несчастная женщина действительно повредилась в уме; она умрёт во время блокады Ленинграда.

Сам Март писал художнику Петру Митуричу[8], что угодил в ссылку за то, что, «находясь в невменяемом состоянии, выразился о ком-то неудобным с точки зрения расовой политики образом». В письме маленькому сыну формулировал так: «Почему меня выслали, ты спрашиваешь? Я сам не знаю толком до сих пор – почему. Говорят, что папка поскандалил в присутствии таких дядей из ГПУ, при которых лучше не скандалить».

В конце 1920-х – начале 1930-х годов в Москве и Ленинграде выходили отдельные публикации и книги Марта: «Логово рыжих дьяволов», «За голубым трепангом», «Речные люди», «Рассказы о Востоке». Позже поэт жил в Киеве с женой Клавдией. Согласно справке из архива, был арестован в июне 1937-го, обвинён в шпионаже в пользу Японии, расстрелян в октябре того же года. При аресте была конфискована и уничтожена рукопись романа «Война и война».

Когда-то старший Матвеев в стихотворении «Ребёнку» писал:

…Ты не знаешь, что великих

В мире казнь лихая ждёт,

Их осудит свора диких

И на жертвенник сведёт…

Марта реабилитировали лишь в 1989 году – и то не лично, а на основании горбачёвского указа «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий…», согласно которому все внесудебные решения, вынесенные «тройками» и «особыми совещаниями», отменялись (за исключением приговоров, вынесенных в отношении нацистских преступников, бандеровцев, пособников фашистов в период Великой Отечественной войны).

Гавриил Матвеев (1898–1922/4), подобно братьям, тоже писал стихи – мрачные, в основном о преисподней и смерти, под псевдонимами Эльф и Фаин:

Ночью мне предстал

Круг самоубийц…

Или:

А за мёртвым идут силуэты,

Эти скорбные тени гробов…

Окончив мореходное училище, стал штурманом. На Гражданской был мобилизован белыми и направлен в артиллерийский дивизион на остров Русский, но дезертировал. Позже жил в Иркутске. Сообщалось, что он будто бы умер от тифа в Гражданскую войну. Валерий Евтушенко утверждает, что Гавриила арестовало ГПУ, причём «лишь за то, что его отец… жил в Японии», но тогда бы, наверное, арестовали и остальных братьев. Поэт Арсений Несмелов[9] говорил, что Фаин, наркоман и клептоман, был, по слухам, расстрелян за участие в грабеже. Причём «фаин», согласно Несмелову, – это «китайское слово, обозначающее особое состояние после курения опиума». Матвеев-Бодрый писал, что «Ганя» умер на тюремной больничной койке в Иркутске, а за решётку попал на пять лет за кражу боа и дроби. Бодрый добавлял, что брата сгубила наркомания, причём «толкнул его на этот путь брат Венедикт». Короче говоря, как пишет Евтушенко, «следы Гавриила Эльфа затерялись в безбрежных снегах необъятной Сибири». Всё, что от него осталось, – стихи:

…А после в листве осины

висел Иуда, и осы

жалили труп синий

безжалостно, злобно —

цинично жужжали,

жужжали:

жаль его,

жаль,

жаль!

Георгий Матвеев (1901–1999) учился в прогимназии Марии Сибирцевой – тётки писателя Фадеева. Четырнадцатилетним попал в Японию, работал корректором русской версии журнала «Голос Японии», выходившего в Кобе. В годы Гражданской партизанил на Сучане, потом морячил – служил сигнальщиком. Помещал партизанские записки в приморской партийной газете «Красное знамя». Приятельствовал

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 103
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?