Махтаб молча наблюдала за происходящим, крепко прижимая к себе своего кролика; она с удивлением вбирала в себя странные картины, звуки и запахи этого нового мира. Я знала, что ей уже невтерпеж.

Целый час наша жизнь находилась в неумелых руках Хусейна, пока наконец мы не затормозили перед особняком наших хозяев – Баба Хаджи и Амех Бозорг. Махмуди похвастался, что это богатый район в северной части Тегерана, через два дома от жилища его сестры находится китайское посольство. Дом его сестры был огорожен высоким частоколом из зеленых металлических прутьев. Через двустворчатые стальные ворота мы вошли в зацементированный двор.

И я, и Махтаб уже знали, что перед тем, как войти в дом, надо разуться, – мы последовали примеру Махмуди, сняв туфли во дворе. Съехалось уже столько гостей, что часть двора была завалена самой разнообразной обувью. Здесь же стояло три пропановых рашпера, за которыми следили специально нанятые повара.

Войдя в огромный блочный дом с плоской крышей, мы очутились в холле, который по меньшей мере вдвое превосходил размерами большую американскую гостиную. Стены и двери были отделаны ореховым деревом глубоких тонов. Почти весь пол был устлан мягкими персидскими коврами – в три-четыре слоя. Поверх ковров лежали декоративные софрэ – скатерти с ярким цветочным узором. Единственным предметом мебели был стоявший в углу маленький телевизор.

В окна, выходившие на задний дворик, я увидела бассейн, наполненный ярко-голубой водой. И хотя я не люблю плавать, прохладная вода так и манила к себе.

Вслед за нами в дом потекли другие родственники, радостно и без умолку болтавшие. Махмуди прямо распирало от гордости – вон какая у него жена-американка. Он с сияющей улыбкой наблюдал, как родня суетится вокруг Махтаб.

Амех Бозорг показала нам нашу комнату, расположенную в дальнем крыле, налево от холла. Это была маленькая, вытянутая в длину спальня, где стояли две сдвинутые кровати с продавленными матрацами. Кроме кроватей здесь был еще большой деревянный шкаф – и все.

Я сразу повела Махтаб в туалет, расположенный в дальнем конце коридора. Когда я открыла дверь, мы обе отпрянули в ужасе при виде огромных тараканов, снующих по влажному мраморному полу. Махтаб было уже невмоготу, и она вошла, превозмогая отвращение. Она потащила за собой меня. Здесь был по крайней мере нормальный унитаз и даже биде. Правда, вместо туалетной бумаги на стене висел шланг.

Несмотря на сырость и кислый запах, проникавший в окно, пробитое в стене из смежной с туалетом ванной комнаты, отделанной в персидском стиле, это было намного лучше, чем в аэропорту.

Мы вернулись в холл, где нас ждал Махмуди.

– Пойдемте, – сказал он, – я вам кое-что покажу. Через парадную дверь мы вышли во двор.

Махтаб пронзительно взвизгнула. Перед нами была лужа свежей, ярко-красной крови. Дочка закрыла лицо руками.

Махмуди спокойно объяснил, что семья купила овцу у уличного торговца, который и забил ее в честь дорогих гостей. Это должно было произойти до нашего приезда, чтобы мы вошли в дом, омыв ноги кровью. И этот ритуал – войти заново – предстояло проделать сейчас.

– Ну уж нет, – воспротивилась я. – Что за идиотизм!

– Ты должна это сделать, – тихо, но твердо произнес Махмуди. – Надо проявить уважение. Мясо раздадут беднякам.

Традиция показалась мне верхом нелепости, но, дабы никого не обидеть, я нехотя согласилась. Я взяла Махтаб на руки, и она уткнулась лицом мне в плечо. Вслед за Махмуди я прошлепала по луже на улицу и обратно, меж тем как родственники возносили молитву. Таким образом состоялась официальная церемония приветствия.

Были вручены подарки. Согласно иранскому обычаю, невеста получает золотые украшения от семьи жениха. Я уже не была невестой, но, зная о традициях этой страны, ожидала, что при первой встрече с семейством моего мужа мне будут подарены драгоценности. Однако Амех Бозорг презрела этот обычай. Она подарила Махтаб два золотых браслета, мне же – ничего. Это было нарочитой демонстрацией того, что сестра Махмуди не одобряет его брак с американкой.

Зато нам с Махтаб досталось по узорчатой чадре – чтобы носить дома. У меня была светло-кремовая с цветами персикового оттенка. У Махтаб – белая с розовыми бутонами.

Я пробормотала слова благодарности.

Дочери Амех Бозорг, Зухра и Фереште, кружили по комнате, предлагая самым почетным гостям подносы с сигаретами и обнося всех чаем. Тут же бегали вопившие во все горло дети, на которых взрослые не обращали никакого внимания.

Время близилось к обеду. Гости усаживались на пол, пока женщины вносили еду и расставляли ее на софрэ, расстеленных поверх ковров. Один за другим появлялись салаты, украшенные редисом в форме прелестных розочек и морковью в форме елочек. Здесь были также широкие чаши с простоквашей, тарелки с плоским хлебом и ломтями острого сыра и блюда со свежими фруктами. Замечательную цветовую гамму завершали блюда с базиликом, мятой и зеленым луком, так называемое сабзи.

Официанты выносили тарелки из дома во двор, чтобы наполнить их едой из ресторана. То были десятки вариаций на одну и ту же тему. Было приготовлено два огромных горшка с рисом по-ирански: один с белым, другой с «зеленым», сдобренным сабзи и крупной фасолью наподобие лимской; Махмуди давно научил меня готовить это блюдо – сначала рис отваривается, затем заливается маслом и тушится до тех пор, пока на дне не образуется коричневая корочка. Это типично иранское яство заливается сверху специальными соусами – хореше, – приготовленными из овощей, специй и мелко нарезанного мяса.

Официанты раскладывали рис на тарелки, добавляя к белому либо кислую красную ягоду, либо желтую полоску шафрана. К рису были поданы два вида соуса: один – наш любимый – с баклажанами, помидорами и кусочками баранины; другой – с бараниной, помидорами, луком и желтым горохом.

Основным блюдом была курица – иранский деликатес, подававшийся в особых случаях, – которую сначала отваривали с луком, затем обжаривали в растительном масле.

Сидя на полу скрестив ноги или стоя на одном колене, гости набросились на еду, как стая оголодавших диких животных. Единственными приборами служили большие ложки наподобие черпаков. Некоторые пользовались ими, загребая на них пищу рукой или куском хлеба; другие обходились и вовсе без ложек. Через несколько секунд «стол» было не узнать. Гости и хозяева без разбору запихивали еду в рот, не переставая при этом разговаривать, – брызги и крошки летели во все стороны: на софрэ, ковры, в общие тарелки. Это малоприятное зрелище сопровождалось громкой болтовней на фарси. Чуть ли не каждое высказывание завершалось фразой «Иншалла» – «Да будет воля Аллаха». Похоже, поминать Аллаха с полным ртом было в порядке вещей.

По-английски никто не говорил. И никто не обращал внимания на нас с Махтаб.

Я попыталась что-нибудь съесть, но это оказалось нелегко – надо было умудриться наклониться вперед, сохранив при этом равновесие и благопристойность. Узкая юбка моего костюма не предназначалась для обедов на полу. Однако мне все же удалось наполнить тарелку.