Мы уже полчаса в воздухе. Сопровождаем Ми-8 с отрядом на борту. Парни забрасываются в горный район Чечни. Надо проверить поступившие разведданные.

А красота кругом волшебная. Зима. Степная часть как будто накрыта праздничной белой скатертью. Снег укрыл все: липкую жирную грязь, похожую на пластилин, разбитые дороги, и даже местами попадающаяся раскуроченная сожженная техника стала похожа на детские ледяные горки. Воздух, очищенный недельным снегопадом, прозрачный, почти хрустальный, гладя борта, приятно холодит и взбадривает. Идеалистическая мирная картинка. И вдруг защемило, разливая по жилам тревожное предчувствие надвигающейся беды. Я знаю это чувство. С земли запустили ракету. Что именно — устаревший «Стингер», как во сне, туповатая «Стрела» или все ж «Игла»? Черт! Мысленно толкаю Семена тревожным импульсом, и он, настроенный со мной на одну необъяснимую волну, все понимает еще до сработки электроники.

— Командир, справа!!!

— Горка говна с изюмом!!!

Василь резко завалил машину вправо. Но я не обижаюсь. Я понимаю, что пытается сделать командир, и с готовностью подчиняюсь, самостоятельно набирая обороты и увеличивая скорость за доли секунд до команды. Ведь на данный момент я и Миля, оснащенные системой ЭВУ, находимся в относительной безопасности, а главная цель ракеты — Ми-8, вот кто сейчас открыт в небе и уязвим. И командир торопится, отслеживая глазами стремительно приближающуюся ракету и давая команды по рации Ми-8, пытается успеть вклиниться между ними.

Черт, опасно, ох, как рискованно, командир, сгорим, блин! Но тороплюсь, заранее начиная выплевывать тепловые ловушки, пытаясь отвлечь «Стрелу». Ух, как страшно. На фюзеляже выступил конденсат — прошиб все ж холодный пот.

— Не бойся, Малая, все вертолеты попадают в рай, — шепчет Семен, глазами следя, как ракета, уверенная в своих силах, выбрав себе жертву, с ядовитым шипением режет небо и, оставляя длинный белесый хвост, быстро сокращает дистанцию. Неужели не успеем? Ми-8 с надрывом мотора старается уйти ввысь. Чуя приближающуюся смерть, как курица пытается спасти своих цыплят, которых прикрывает железными боками. Но не вытянуть. Не сможет тягаться с реактивным снарядом. А я смогу. Из последних сил успеваю, врываюсь и ловушками обманываю ракету. Та в запале погони, ослепленная, нырком уходит к земле и достать уже нас не может.

А мы набираем высоту, торопясь уйти в низкие облака, куда секундами ранее спряталась Ми-8, сопровождаемая не менее ошарашенной Милей. Но с земли уже гулко застрочил пулемет, стараясь отомстить за просчет. Не хватает десятка метров, чтоб укрыться в спасительном полумраке облаков. Пули со свистом прошили обшивку, разбили блистер и пробили левое крыло. Хорошо хоть, провода не перебили. Боль разрывается во мне и растекается по корпусу, сковывая движения. Ух, как больно, «штурм» вам, гады, в бок! Слезы обиды и боли закипают, но перебивает чувство злой досады.

— Ну, падлы, держитесь!

Это то ли я кричу, то ли Сеня. И резко снижаюсь, вынырнув из спасительного укрытия, разворачиваюсь и возвращаюсь к месту засады, и уже мой пулемет начинает работать, вспахивая белый снег, оставляя грязные глубокие борозды. В ответ огрызнулись враги.

Это они зря!!! Этого мне и надо было. Заметив цель, со свистом уходят ракеты. Эти отомстят за все: за боль, за страх, за движение на пределе возможного. Земля озаряется разрывами. И я с чувством удовлетворенности наслаждаюсь звуком взрывов, который ласкает мой слух.

— Получили, ублюдки. — И Василь устало стирает капли пота с лица.

— А еще у нас есть камни за пазухой! — кричит довольный Семен, откидываясь в кресле, на секунду прикрыв глаза.

Глава 6

Кто сказал, что мы железные и нам не больно? Больно, ох, как больно. Но надо терпеть, молчать, чтоб не выдать свою слабость, живую душу. А еще нельзя допустить, чтоб механик Славок понял нашу ахиллесову пяту. Хотя судя по тому, как долго и бестолково он ковыряется в моих ранах и с каким удовольствием на десятый раз, не считаясь со своим личным временем, которое он в обычной ситуации очень ценит, переклепывает заплатки на крыле, то складывается ощущение, что все он знает и сейчас целенаправленно мстит мне за все. Но сил ответить ему той же монетой уже нет. Измотали меня бой, дальний полет — парней все ж надо было доставить до места назначения, — дорога домой. На обратном пути мы сделали круг над местом боя и в очередной раз результатами остались удовлетворены. Белый снежный саван был вздыблен и разорван вывороченной землей, раскиданными камнями. Но больше всего радовали взгляд останки крупнокалиберного пулемета и кровавый след, стелющийся вокруг черной воронки. Вот он, цвет нашей победы, равно как и нашего поражения, — грязь, гарь, кровь. И только снег стыдливо прикрывает и оправдывает нас перед природой.

По прилету парни устало поплелись в расположение. Славок же, узнавший про бой, с готовностью отозвался на ремонтные работы и вот уже пару часов с удовольствием садиста ковырял мои внутренности.

— Ублюдочные духи, чему вас только учат, уродов. Вертолет и тот подбить не смогли. Тупые бездари. Понторылые волки свободной Ичкерии, — бормотал он оскалившись.

— Что ты там ворчишь все время? Слазь, я сам доделаю. — Внизу стоял Василь.

Славок вздрогнул и выронил из рук молоток, который, стукнувшись о крыло, аккурат отлетел и ударил его по ноге. Уж в такой мелочи я себе отказать не смогла. Славок взвыл, со злостью пнул меня в бок, слез на землю и, матерясь, пошел прочь.

— Задолбали! Доделывайте свое ведро сами! — И он быстро скрылся из вида в наступающем вечернем тумане.

Василь молча проводил его усталым взглядом, погладил меня по криво заклепанной заплатке и вдруг уткнулся лбом в обшивку, по-мужски смахнув навернувшуюся слезу. А потом подошел Семен, спокойный, деловитый, без извечных шуточек, похлопал командира по плечу, и они быстро, как хорошие врачи, без боли отремонтировали пробоины.

А позже еще долго сидели в кабине, пили коньячный спирт, думая каждый о своем и в то же время об общем, как будто втроем вели неспешную, внутреннюю беседу, понятную только нам, которую невозможно обратить в слова. Да и как можно высказать все, что наболело: внутреннюю усталость, ощущения рядом бродящей смерти, бездарной и непутевой организации работы, неизменного предательства, продажности, зависти, тупости и повсеместной непроходящей глупости. А еще какого-то щемящего ощущения в глубине души.

Глава 7

— Ноль шестой, ноль шестой, поддержи огнем. Попал в засаду. Несу потери. Квадрат тридцать семь точка пятнадцать. По улитке — восемь. Одинокую скалу видишь? От нее западнее двести…

— Принял. Держитесь. Скоро будем.

Я набираю обороты. Семен корректирует Милю. Мы спешим. В засаду попала разведгруппа майора Горвачева, старого друга Василя. Подружились они еще в Таджикистане, где дислоцировались рядом. Периодически встречались и в первую чеченскую кампанию. Жутко радовались друг другу и обязательно приходили в гости. Пили, жарили картошку, пели под гитару и всю ночь напролет разговаривали, вспоминая тех, с кем сводили их фронтовые дела и дороги.