Она с радостью согласилась помочь цыке навсегда избавиться от Дацзы.

Взамен Муг потребовала тридцать голов. Цыке принесли ей двадцать девять. Большинство убитых были мелкими контрабандистами, капитанами кораблей и наемниками. Главный доход Муг получала от контрабандного импорта опиума, и она избавлялась от торговцев опиумом, которые не играли по ее правилам или не наполняли ее карманы.

Тридцатая цель будет крепким орешком. Сегодня Рин и цыке собирались свергнуть власть в Адлаге.

Муг годами пыталась внедриться на рынок Адлаги. Маленький прибрежный городок не мог предложить много, но его население, пристрастившееся к опиуму со времен мугенской оккупации, с радостью потратило бы все сбережения на товар из Анхилууна. Адлага уже два десятилетия сдерживала агрессивную торговлю опиумом лишь благодаря бдительному городскому главе Яну Юаньфу и его администрации.

Муг желала смерти Яну Юаньфу. Цыке умели убивать. Просто мечта свахи.

Три месяца. Двадцать девять голов. Еще лишь одно дело, и у них будет серебро, корабли и достаточно солдат, чтобы отвлечь императорскую гвардию, пока Рин прорвется к Дацзы и сожмет пылающими пальцами ее шею.

Если порт охранялся с прохладцей, то стены не охранялись вовсе. Никто не побеспокоил цыке, когда они перебрались за стены Адлаги, что было нетрудно, поскольку Федерация проделала огромные бреши, ни одна из которых не охранялась.

За воротами их встретил Юнеген.

– Мы выбрали отличный день для убийства, – сказал он, ведя остальных по переулку. – В полдень Юаньфу будет проводить на главной площади церемонию поминания погибших на войне. При свете дня мы можем пристрелить его из переулка, и никто нас даже не увидит.

В отличие от Агаши, Юнеген предпочитал личину человека, когда не призывал духа лисы, способного менять обличье. Однако Рин всегда чувствовала в его манерах что-то лисье. Юнеген был хитер и пугался каждого шороха, его узкие глаза всегда шныряли по сторонам, определяя все возможные пути к побегу.

– У нас часа два, так? – спросила Рин.

– Чуть больше. В нескольких кварталах отсюда есть склад, он почти пуст, – ответил Юнеген. – Можем спрятаться там и переждать. А если что-то пойдет не так, легко можем разделиться.

Рин в задумчивости повернулась к остальным цыке.

– Когда появится Юаньфу, мы будем ждать его на углах площади, – решила она. – Суни – на юго-западе. Бацзы – на северо-западе, а я возьму северо-восточный угол.

– Отвлечь внимание? – спросил Юнеген.

– Нет.

В обычной ситуации отвлечь внимание – отличная идея, Рин просила Суни посеять хаос и неразбериху, пока она или Бацзы бросались на жертву и перерезали ей горло, но во время публичной церемонии был слишком велик риск, что пострадают и мирные жители.

– Первый выстрел сделает Кара. Остальные расчистят путь к отступлению до корабля, если кто-то будет мешать.

– По-прежнему делаем вид, что мы простые наемники? – спросил Суни.

– Почему бы и нет? – ответила Рин. До сих пор им прекрасно удавалось скрывать масштаб своих возможностей, по крайней мере, заставить умолкнуть всех, кто разносил слухи. Дацзы не ожидала нападения цыке. Чем дольше она будет считать их погибшими, тем лучше. – Однако мы имеем дело с более сильным противником, чем обычно, так что поступим так, как того потребуют обстоятельства. И к концу дня у нас в мешке должна быть голова.

Она вздохнула и снова мысленно повторила план.

Все получится. Все будет отлично.

Вырабатывать стратегию с отрядом цыке – все равно что играть в шахматы, где фигуры слишком сильны, непредсказуемы и имеют странный вид. Агаша управлял водой. Суни и Бацзы были бойцами, способными смести целый взвод, даже не вспотев. Юнеген умел превращаться в лисицу. Кара не только разговаривала с птицами, но и с сотни метров могла попасть в глаз павлину. А Чахан… Рин толком не понимала, на что способен Чахан, кроме как раздражать ее на каждом повороте, но, похоже, он умел сводить людей с ума.

И все они – против единственного городского чиновника и его охраны. Даже слишком много.

Но Ян Юаньфу привык к покушениям. А как же иначе, если он остался одним из немногих неподкупных чиновников в империи. Он окружил себя взводом самых закаленных в битвах воинов, каких только сумел найти в провинции.

Со слов Муг Рин знала, что за пятнадцать лет Ян Юаньфу пережил по крайней мере тринадцать покушений. Его охрана привыкла к предательствам. Чтобы одолеть ее, нужны воины со сверхъестественными способностями. Многократно превосходящие противники.

Оказавшись на складе, цыке стали ждать. Юнеген посматривал сквозь щели в стене, постоянно дергаясь. Чахан и Кара сидели молча, прислонившись к стене. Суни и Бацзы стояли, опустив плечи и небрежно скрестив руки, словно в ожидании обеда.

Рин расхаживала по складу, фокусируясь на дыхании и пытаясь отвлечься от боли в висках.

Прошло тридцать часов с тех пор, как она принимала опиум. А это дольше, чем она привыкла за многие недели. Рин вышагивала, сжимая кулаки, чтобы руки перестали дрожать.

Это не помогло. И головная боль не унялась.

Проклятье.

Поначалу Рин думала, будто опиум нужен ей, только чтобы справиться с горем. Она считала, что курит для облегчения боли, пока воспоминания о Спире и Алтане не превратятся в пепел, пока она не сможет нормально жить без удушающего чувства вины за совершенное.

Рин называла это чувством вины. Иррациональным чувством, а не моральной концепцией. Потому что твердила себе – ей не жаль, мугенцы все это заслужили, а она не будет оглядываться назад. Вот только воспоминания висели в голове огромной бездной, куда Рин бросала все человеческие чувства, угрожающие ее существованию.

Однако бездна все время призывала заглянуть в свои глубины. Рухнуть в нее.

А Феникс не желал дать Рин забвение. Феникс желал, чтобы она радовалась содеянному. Феникс жил яростью, связывающей Рин с прошлым. Ему нужно было бередить раны в ее разуме и воспламенять их, день за днем, заставлять ее помнить, ведь эти воспоминания подпитывали ярость.

Без опиума видения постоянно мелькали перед мысленным взором Рин, часто становясь более живыми, чем окружающая реальность.

Иногда ей грезился Алтан. Но по большей части нет. Проводником для воспоминаний служил Феникс. Тысячи спирцев в горе и отчаянии молились этому богу. А бог собрал все их страдания, сохранил и обратил в пламя.

Порой воспоминания оказывались обманчиво мирными. Рин видела смуглых детей, бегающих по девственно белому пляжу. Видела горящие выше по берегу костры – не погребальные, не пламя разрушения, а обычные костры. Праздничные костры, теплые и несущие радость.

Иногда она видела многочисленных спирцев, целую деревню. Рин всегда поражалась, сколько их, целый народ. И боялась, что ей это только снится. Если Феникс задерживался надолго, Рин даже улавливала фрагменты разговоров на языке, который почти понимала, мельком видела лица, которые почти узнавала.