саду. Когда Севостьяныч вышел в рубашке песочного цвета, она одобрительно кивнула:

– Гораздо лучше. Для репортажа. Нет ярких пятен.

Блокнота у журналистки не оказалось. Она держала в руках телефон без кнопок.

– Это что? – поинтересовался дед Ермолай.

– Смартфон. Запись сделаю. Говорите, не стесняйтесь.

– Э-э-э…

Севостьяныч не знал, с чего полагается начинать.

– Расскажите о себе.

– А Вы разве не хотите произведение прочитать? Вдруг не понравится.

– Понравится, – отмахнулась Рената, – у нас работают редакторы и корректоры. В печать точно пойдёт.

Дед Ермолай удивлённо покачал головой. Он не подозревал, что внук договорился с другом: рассказу – быть! В любом виде и в каком угодно журнале. Лишь бы старик порадовался.

– Можно начать с творческой биографии. Кратко, – подсказала гостья, – почему Вы решили писать рассказы?

– Да нет её, творческой-то, – отозвался Севостьяныч, – не публикует ничего Игнатьич. «Об удоях пиши». Разве ж я не пробовал? Не годится. Извёлся весь. Отчаялся: видно, прошло моё время. А Лексей обнадёжил: «Складно получается, дед, ты не бросай это!» Может, утешить хотел… Да не привык внук мой неправду говорить. Вот я и не бросил. Теперь увидим, получится что или нет…

– Понятно, – журналистка поднялась, – спасибо за интервью.

Прочитав рассказ, она вынесла вердикт:

– Неплохо. Коррекция, конечно нужна. Но идея стоящая. Ждите. Свяжемся с Вами.

«Как свяжетесь?» – подумал дед Ермолай. – «Телефон-то не спросили… Почтовым голубем разве? Письмо пришлёте? Или через Лексея?»

Сбывались мечты. Но радости почему-то не было.

– И ещё, – Рената посмотрела на Севостьяныча, – у Вас только рукописный вариант в наличии?

Он и не подозревал, что можно фиксировать мысли как-то иначе. Привык…

***

Шли дни. Бывало, пролетали со скоростью света, а то и тянулись нескончаемо. Сердце деда Ермолая то замирало, то учащённо билось в такт времени. Он ждал.

– Как же это? – спрашивал Севостьяныч у соседки. Совместные чаепития стали уже хорошей традицией. – Не успеваешь оглянуться – уже заря полыхает! А по вечерам порой сидишь, думаешь… Ночь долгая-долгая.

– Вы что ж, больше не пишете свои бумаги? – простодушно интересовалась старушка.

– Какие бумаги? А, бумаги! – дед Ермолай махнул рукой. – Это рассказы. О погоде, о природе, о жизни. О нас самих.

– Сами пишете?

– Пытаюсь.

Ангелина Фёдоровна подпёрла голову рукой. Она не понимала. Рассказы сочиняют писатели – важные, строгие. Ходит такой по комнате – хмурится, подсчитывает что-то, в окно смотрит, а потом одним прыжком бросается к столу внушительных размеров и строчит, строчит… В бытность свою почтальоном соседка деда Ермолая часто принимала на пункте выдаче пухлые конверты, чтобы передать их лично в руки. Одним из адресатов неизменно оказывался литератор Нижегородцев. Дверь открывала домработница.

– Всё сочиняет, отдохнуть некогда, – сокрушалась она. – Иван Демьяныч! Вам письмо!

– Ах, осторожнее! – откуда-то из глубины квартиры раздавался хрустальный голос-колокольчик.

«Не кормят его, что ли?» – размышляла Ангелина Фёдоровна. – «Слабый голосок…»

Писатель места работы, как правило, не покидал, поэтому пункт «лично в руки» не совсем точно отражал действительность. Конверты в кабинет приносила домработница. Однажды Ангелина Фёдоровна не застала её на привычном посту. Дверь в квартиру была не заперта.

– Входите, – прозвенел поэт, – сюда, пожалуйста.

Она пошла на голос и оказалась в кабинете. Худенький литератор сосредоточенно смотрел в пустоту.

– Вы что ж дверь не закрываете, – укоризненно сказала Ангелина Фёдоровна, – нынче времена такие…

Женщина искренне испугалась за поэта и потому перестала стесняться. Но он глянул со своего возвышения как-то раздражённо.

– Софья Филипповна отдыхает. У неё выходной. А у меня ремесло.

Ангелина Фёдоровна на всякий случай кивнула и поплотнее прикрыла за собой дверь…

А тут вот – дед Ермолай. Простой, добрый, синеглазый, в клетчатой рубахе.

– Подождём малость, – подмигивал он, – вдруг выйдет из всего этого толк? Сказать по правде, я и не знаю, верно ли пишу. Словно нашёптывает кто: «Расскажи, Ермолай Севостьяныч, что в сердце твоём делается, когда смотришь на эти поля!»

– Это конечно. Не хотите ещё чайку?

– Да Вы не слушайте меня. Заболтался совсем… Может, помочь чем? По хозяйству…

– Всё ладно, – Ангелина Фёдоровна куталась в шаль, – тепла только нет.

– Починять требуется?

– Нет-нет. Душевного тепла нет как нет.

– Ведь приезжали недавно Ваши-то…

Знакомиться с родными Ангелины Фёдоровны дед Ермолай тогда не стал. Зачем молодым его общество? Да и гостили недолго.

– Вот-вот, – соседка верно истолковала молчание Севостьяныча, – некогда им…

– Лексей скоро обещал заглянуть…

– И хорошо. Хорошо, когда все собираются вместе.

… Внук приехать не смог. Зато во вторник над забором показалась голова Серёжки. Тот сиял, будто начищенный пятак.

– Ермолай Севостьяныч! Письмо Вам! А конверт какой огромный, поглядите-ка!

– Неужто опубликовали? Да так быстро! – старик заволновался. Даже забыл поблагодарить почтальона. Серёжка не спешил уходить. Остановился у калитки, перевесил сумку с одного плеча на другое, вытянул шею и замер.

Алексей писал: «Вот и напечатали твой рассказ в журнале, дед! Читай с удовольствием! Гонорар привезу на выходных. Лично в руки отдам!»

На самом деле плата за произведение не предусматривалась: редактор долго сомневался, прежде чем включить рассказ в очередной выпуск журнала. Наконец согласился, но предупредил: «Гонорара не ждите. Затрат на корректирование много». Алексей не стал разбираться: опубликуют – и ладно. А деньги он деду сам отдаст. Честно заработанные. Разве старик не заслужил?

Тем временем Севостьяныч достал журнал – новенький, свежий, пахнущий типографской краской. С обложки мечтательно смотрела в пространство старушка. На земле перед ней лежали запылённые баклажаны. «Хвала урожаю!»

– Что там? – напомнил о себе Серёжка. И смутился: – Если не секрет…

– Да вот… Почитать прислали… – дед Ермолай растерялся.

– «Дачные радости»? Хорошее название! А чего ж Вы на почте не заказали? Журнал московский, но и у нас выпускается! Пенсионеры и труженики села – це-ле-ва-я а-у-ди-то-ри-я!

Почтальон с удовольствием произнёс непривычные слова.

– А? – очнулся Севостьяныч. – Да всё недосуг как-то… Спасибо, Серёжа, за твою работу!

– Наше Вам почтение! Пошёл я…

Серёжка отправился разносить письма, а дед Ермолай развернул журнал – так бережно, словно от прикосновения бумага могла обратиться в прах. В содержании было указано: «Сельский рассказ – с.6-7». Севостьяныч с удивлением рассматривал свою фотографию и читал:«Пенсионеру Зорянову Е.С. скучать некогда! Изо дня в день он занимается творчеством, чтобы оставаться бодрым и здоровым. Пенсионер делится своими произведениями со всеми желающими. Следуйте его примеру и вы!»

И ещё много фальшиво-жизнерадостных слов. Рисуйте, мол, сочиняйте стихи и песни для профилактики болезни Альцгеймера.

– Да я вроде как не об этом пишу… И не за этим… Душа просит! А старение тут при чём? – бормотал дед Ермолай.

Разворот содержал советы «для тех, кому за…» и комментарий врача. Интервью в статью не вошло. Рассказ занял скромные три