class="p">и на литературного критика учится, сам поступал. И

декоратором хотел быть, и актёром….Да Бог его знает, может и станет

ещё. Всем сразу. Вот потеха-то выйдет. Менялкин: со своими

патлами, пузиком, усиками и в моей шляпе, да фляжечку этак к

губам то и дело прикладывает, и сигару, непременно сигару!

Пошли мы и взяли бутылку водки, но до того мне позвонила

Светланченко узнать, можно ли у меня вписаться. Вот тогда-то и

возникла мысль, что сегодня я ее возьму. Светланченко — это

не человек, это девочка-героин. Я встретил Менялкина на

трамвайной остановке, мы перешли через рельсы, обнявшись, и

купили бутылку водки. Потом пошли домой, и на пороге нас застали

Пчёлова со Светланченкой. Пчёлова позвонила мне после выхода

статьи про зоны и попросилась на экскурсию, мы сидели на

печной трубе, курили трубку и я играл ей на варгане, абсолютно

не подозревая, во что вляпался от корней до самых кончиков,

как в шампунь. Поняв, что ночь будет долгой, я набрал

Цикоридзе. Он не сразу взял трубку, был рад меня слышать, и

пригласил со всей честной компанией. Я трезво оценил ситуацию и

произвел рекогносцировку. Проще говоря, купил вторую бутылку

водки и решил накапать Пчёловой на мозги по поводу сидения

до утра у незнакомых людей. Она могла серьезно осложнить мои

планы на её подругу, к тому же я знал, что хозяин её

общество не вынесет. Что нас роднит с Менялкиным, так это то, что

мы всегда носим с собой рюмку. У меня в кармане рюмка, у меня

в ботинке нож. Ну, насчёт ножа, это я, пожалуй загнул.

Предпочитаю работать руками и ногами. Ах, вспомнил! Тогда, в

метро, я одолжил у Зины очки, нацепил их на нос, сделал

печальное лицо и взял на манер попрошаек перед грудью «желтый

шарик». Представляете, какая уморительная получилась картина?

Стоит в метро грустный еврейский юноша с табличкой «желтый

шарик». Все атрибуты: черные кучерявые волосы, черное пальто,

черная шляпа. Тонкая шутка над человечеством и человечностью.

Но, увы, никто не заценил. Хотя смотрели на меня, как на

тупого cest un imbeciles с нескрываемым презрением. Так вот о

рюмках. Вихрастый подарил Менялкину толстую пуленепробиваемую

рюмку с зеленым кречетом и гордой надписью «Казань». Теперь

Менялкин пьет за Казань всегда. Понтово — но у меня

понтовее. Мне Медведев на новый год презентовал складную рюмку из

нержавейки в футляре с брелковой цепочкой. Ношу с ключами,

занимает мало места и всегда к месту. О, Великий…. И проходя

мимо стоянки у Москворецкого рынка, я решил, что пора.

Менялкин достойно принял мой ангажемент. Мы выпили по стопочке,

закусив несвежим морозным воздухом. Девочки попеременно

прикладывались к горлышку «Виноградного дня». Это жуткое пойло

разливают в Подмосковье трудолюбивые gastarbaiters (именно так

это слово написано в прихожей МБФ на Пироговке) вместе с

токсичной «незамерзайкой». Оно фиолетового цвета, 9-тиградусно,

и своим вкусом и запахом устойчиво ассоциируется у меня с

парижским парфюмом «Raisin Vert», подаренным мне Бутовым на

какой-то Новый Год незадолго до моего скандального ухода из

кабаре. Ну не люблю я всё это поливание экскрементами в

кулуарах, в форме коего принято там было выражать своё мнение.

Сеич всегда позиционировал себя как правдолюба.

Допозиционировался. Я так ему и сказал: «Алексей Алексеевич, при всём

уважении, вы шут и мудило, потому что считаете себя

Д’Артаньяном, а всех остальных пидорасами». Он ведь всегда говорил, что

любой человек может ему высказать, если мотивирует. Так-то

оно так, да не так таки. О, Русский…. Вы только не подумайте,

что я этим эпизодом горжусь, или считаю это Поступком. Нет,

просто случай. А народ всё делает из меня то героя, то

злодея. Надоело, право слово. А вроде неглупые люди.

Люди

Вот так всегда — моя безалаберность проявляется отчего-то в самые неподходящие моменты. Например, сейчас, когда у меня уже явно не хватает на билет до дома, я не смог удержаться — и за час до скорого на Краснодар перебрался с перрона в прибрежное кафе. Думаете, я взял себе покушать? Черта с два.

Я взял себе кофе, чтобы лучше писалось. Думаете, меня устроила чашечка за 50 рублей? Черта с два. Я попросил вдвое больше и сам предложил заплатить сотню. И это в тот момент, когда у меня всего 2026 рублей (уже 1926), нет жилья, телефона, интернета и хоть какого-то источника денег, а от дома меня отделяет 1,5–2 тысячи километров.

Эта безалаберность, на мой взгляд, одно из худших и в то же время наиболее характерных моих качеств. Самое поганое в нём то, что я всегда подставляю дорогих мне людей в критический момент, на меня нельзя положиться. Радует одно — кофе сварен в турке и совсем неплох.

И вот я сижу на открытой террасе второго этажа, и вспоминаю ещё одну цепочку мыслей, воспоминаний первейшей свежести, которые заставляли меня вновь и вновь плакать, лёжа с закрытыми глазами на раскалённой гальке обмелевшего русла Шепси всего пару часов назад.

Маша, Кристина, Ксюша. Алеся, Лисёк, младшая сестра Ксюшы. И те две девочки, сёстры, с которыми мы встречались глазами и улыбались, но не успели познакомиться. И эти пацанята, которые тоже только-только начали мне доверять. Я чувствую, что предал их, и немедленно запиваю крепким кофе подкатившую, было, снова к горлу боль.

Маше, Кристине и Ксюше по 13 лет. Отличные, открытые, умные, живые девчонки, которые доверяли мне, может быть, влюбились, совершенно точно — нуждались в моём обществе и поддержке ближайшие 20 дней. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся вновь — сегодня я потерял много Друзей.

Ещё три девочки — им по 7 лет и Лисёк в их числе. Их я тоже бросил.

Стас, с его ужасающе гибкими суставами, и другие пацанята, имён которых я не успел запомнить — им тоже очень хотелось, чтобы рядом был кто-то большой, но свой, кто-то понимающий их и уважающий, как равных себе, не «строящий» и не «воспитывающий».

Вот я и ещё раз соврал вам, ребята, ещё раз вас обманул — на этот раз окончательно и бесповоротно. Надеюсь, вам будет легко меня возненавидеть или забыть. Не скучайте и не грустите, пожалуйста.

Мне бы очень хотелось, чтобы я мог остаться и любить вас дальше. Ещё больше мне бы хотелось, чтобы вокруг вас всегда было достаточно людей, которые могут любить. Но я знаю, что сейчас это не так — потому-то вы и потянулись ко мне так сильно, так быстро доверились.

Господи, как стыдно, как чудовищно жаль