Вики прекратила свои фиктивные поиски и приготовилась перейти к мольбам о снисхождении.

Женщина-испанка за стойкой улыбнулась.

– У тебя нет никакого удостоверения личности? – спросила она с сильным акцентом.

Вики удрученно покачала головой.

– Только студенческая нагрудная карточка.

Женщина взглянула на часы на стене. Без пяти девять. За Вики в очереди стояло еще как минимум пятнадцать студентов.

– Ладно, – сказала она. – Если по правилам, то я должна отправить тебя домой за документами, а потом ты должна будешь встать в очередь и повторить всю процедуру еще раз. Но сегодня последний день, уже поздно, и я не буду к тебе придираться.

– Спасибо, – поблагодарила ее Вики с искренней улыбкой. – Спасибо. Вы мне жизнь спасли.

– Мы же здесь не монстры какие-то. – Женщина рассмеялась. – Но тебе придется прийти к нам в офис в течение ближайших двух дней и принести документы. Если мы не увидим твои права и хотя бы еще одно действующее удостоверение личности, то не сможем принять твой чек и тебя не зачислят.

– Хорошо.

– Я отложу твой чек в сторону. Если не увидишь меня за кассой, то попроси, чтобы позвали. Меня зовут Мария.

– Спасибо. Огромное спасибо.

– Не стоит благодарностей. – Мария протянула Вики ее регистрационные материалы и студенческий билет и улыбнулась на прощание. – Следующий!

Вики прошла вдоль очереди из студентов, опаздывающих на регистрацию, и вышла из административного здания. Ночь была темная и безлунная, а фонари в кампусе, которые должны были освещать тропинки, выключены… Какая глупость. Они что, не знают, что некоторые все еще не зарегистрировались? Вики посмотрела на длинную дорожку, ведущую к парковке, где ряды блестящих машин освещались тусклыми, горящими вполнакала фонарями.

Она поежилась, словно ей стало холодно.

Об этом стоит написать жалобу. Напрямую президенту. В этом семестре стоимость обучения подняли на сто пятьдесят долларов, за стоянку надо теперь платить на пятнадцать баксов больше, а на нормальное освещение улицы денег все равно не хватает…

Фантик, подхваченный легким ветерком, пролетел возле ее ноги. Ветерок был теплым, но он ее не согрел. Вики оглянулась на освещенные окна административного здания и подумала, не лучше ли будет подождать еще студентов, чтобы пойти с ними вместе. Но потом ей пришло в голову, что все они, скорее всего, пойдут на стоянку. А ей надо было в прямо противоположную сторону – через улицу и к дому.

А кроме того, в наши дни никому нельзя верить.

Даже студентам.

Так что придется пробежаться.

Вики сложила регистрационные материалы, засунула их между страницами расписания занятий, свернула расписание в трубочку и трусцой направилась по бетонной дорожке в сторону справочной будки перед кампусом и фонаря сразу за ней.

Все произошло очень быстро. Слишком быстро, чтобы она сумела среагировать. Настолько быстро, что даже не успела вскрикнуть. Из темного пятна рядом с будкой с быстротой молнии выскочил мужчина, который толкнул ее на тротуар. Толкнул сильно. Прежде чем Вики смогла выставить перед собой руки для защиты, она уже врезалась в землю, и ее материалы разлетелись в разные стороны. Головой она ударилась об асфальт, и ее нос сломался. Мощный поток крови залил лицо. Локтями и коленями она проехала по асфальту и ободрала их.

Затем чужая рука зажала ей рот, голову дернули назад, и из-за крови в носу и горле Вики потеряла возможность дышать. Девушка попыталась бороться, но она была слишком напугана и изранена, чтобы делать это эффективно, – тело не подчинялось ей и отказывалось выполнять приказания мозга.

Рука залезла ей под юбку; грубые, жесткие пальцы ухватили ее за трусики, потянули их вниз, одновременно вырывая волосы из лобка, и Вики поняла, что ее будут насиловать.

Она все еще не могла вздохнуть, не могла сплюнуть кровь или издать хоть звук, а в глазах у нее темнело и контуры окружающего стали расплываться. Потом рука, зажимавшая ей рот, исчезла, голова ее резко наклонилась вперед, – и Вики начало тошнить, тошнить кровью, которую она старалась не сглотнуть, инстинктивно хватая ртом воздух.

Ее ноги грубо раздвинули.

«Прошу тебя, Господи, – подумала Вики, попав щекой в кровавую блевотину, – пусть это будет быстро…»

Но Бог ее не услышал.

Доктор Йен Эмерсон стоял во главе аудитории и смотрел на лица сидевших перед ним, стараясь не показать своего разочарования.

Студентов было еще меньше, чем три семестра назад, когда он начал вести курс; такой низкой посещаемости он еще никогда не видел. Открыв портфель, Эмерсон достал свои заметки к первой лекции и положил их на кафедру рядом с доской. А ведь бывали времена, когда аудитория была забита, все места заняты, а проходы и фойе перед ней полны на что-то надеющихся вольных слушателей… Но времена меняются, и сегодня такое посещение можно было увидеть на лекциях по коммерческим дисциплинам. Даже «развлекательные» лекции вроде этой теряли свою популярность.

Когда Кифер увидит количество записавшихся, он вполне может вообще прикрыть курс.

Йен вновь поднял глаза. Студенты были разбросаны по всей аудитории. На первых рядах, прямо по центру, сидели «поклонники» – четыре или пять студентов, которые в прошлом семестре посещали его лекции по американскому модернизму; это были молодые люди, которым он или понравился как личность, или которых привлекла его манера преподавания, так что они решили записаться еще на один курс. Рядом с ними расположилась группа «отличников» – хорошо одетых учащихся с горящими глазами, прямыми спинами и внимательным выражением на лицах. «Профессиональные» студенты – более возрастные мужчины с бородами и вышедшими из моды длинными волосами и рационального вида женщины в деловых костюмах – заняли места по бокам. А на задних рядах устроились «чудики», выглядевшие так, как будто не только читали романы ужасов, но и жили в них. Эта группа состояла из двух девиц с белыми лицами, в темных одеждах и с торчащими в разные стороны волосами, одного худого парнишки нервного вида, в очках и одежде, успевших выйти из моды года четыре назад, и жирного юноши в футболке Мискатоникского университета[9].

А еще рядом с дверью сидел один студент, который не принадлежал ни к одной из этих групп. Взгляд Йена задержался на нем. Мужчине было лет пятьдесят – пятьдесят пять; одет был в твидовый пиджак, под которым виднелась спортивная сорочка. Он был слишком стар, чтобы относиться к группе «обычных» студентов, но слишком молод для пенсионера, решившего начать новую жизнь. У него была кустистая черная борода с проседью и пронизывающие голубые глаза, которые не отрываясь смотрели на Йена. От этого взгляда тот чувствовал себя не совсем в своей тарелке. На небольшой парте, за которой сидел мужчина и которая подошла бы скорее ребенку, лежала пачка растрепанных папок и книжек в мягких переплетах. Он был похож на ученого – может быть, на коллегу-преподавателя, – но явно не походил на слушателя курса.