— Это она виновата! — орет Фрэнк.

Он зажимает запястье левой рукой, пытаясь остановить кровь.

— Ты мерзкая! — кричу я Кьяре. — Ты назвала его слабым!

В нашей семье нет худшего оскорбления.

— Почему ты на подоконнике? Чтоб тебя! — Мама за руку стаскивает меня вниз.

К счастью, когда папа возвращается, мы успеваем разойтись по своим углам. Отмытые и одетые в пижамы, мы не вызываем подозрений. Дыру нам удалось прикрыть какой-то картинкой в рамке. Папа хмурится, увидев повязку на руке Фрэнка, и это лишний раз напоминает нам, что от него ничто не ускользнет.

Когда в окно начинает дуть утренний ветер, теплый и свежий, я делаю свою обычную зарядку и растяжку. Фрэнк начал тренировать меня вскоре после моего рождения, готовя свою младшую сестру к карьере профессиональной спортсменки, которую сам же для нее и выбрал. Я делаю приседания, отжимания, подъемы корпуса, стою у стены на руках… Потом наступает время уроков с мамой.

Сегодня мы начинаем с математики. Я обожаю свои счеты, блестящие, с темными деревянными костяшками, довольно крупными, чтобы было проще их двигать. Они приятно щелкают и быстро дают ответы на самые сложные задачи. Фрэнк и Кьяра прошли интенсивный курс за те несколько месяцев, что мы провели в Японии. Они настоящие эксперты, их пальцы так и летают над страницами учебника. Им даже не нужны счеты, брат и сестра легко решают сложные примеры на умножение и деление, просто закрывая глаза и двигая руками, как будто переметая невидимые костяшки.

Мы сидим в ряд — я посередине, скрестив ноги, на узорчатом отдельном ковре. Мамин нежный голос с французским акцентом направляет нас. Двадцать минут я тружусь над сложением и вычитанием, а потом отползаю на диван отдохнуть.

Меня страшно бесит, что я не такая умная, как все в нашей семье. Конечно, они намного старше, но мне кажется, что нагнать их абсолютно невозможно.

После недели отдыха папа вскакивает с ветхого шезлонга, некоторое время смотрит, как я бросаю палочки в пустой бассейн, а потом восклицает:

— Поехали в Амритсар!

— Поехали, — согласно киваю я.

Он оглядывает пустынные окрестности и жестом приглашает меня опуститься рядом.

— Харбхаджан, ты знаешь, зачем мы сюда приехали?

Мы сидим бок о бок: огромный мужчина и его миниатюрная копия.

Я качаю головой.

— Это место спасло мне жизнь, — поясняет он.

— Бассейн?

От папиного смеха шезлонг начинает сотрясаться.

— Эта страна. Еще до того, как я приехал сюда впервые. Когда я был моложе, я пытался понять, как надо жить, как существовать в мире… — Он вдруг замолкает.

— Еще до моего рождения? — понимающе спрашиваю я.

— Да. — Папа задирает бороду. — Это были темные дни, Бхаджан, очень темные. А сейчас мы поедем в самый святой из городов, в золотой храм. Ты готова?

Я отказываюсь ехать, пока мы не найдем нашего любимого солдата и не отдадим ему мешок бананов. Но Фрэнк поднимает меня за лямки денгари, тащит к машине и сажает на заднее сиденье, невзирая на мои протесты. Отсутствие уважения — вторая причина, по которой я мечтаю скорее вырасти. Он что, не понимает, что я не младенец, а просто невысокий человек?

Машина мчится в Амритсар. Над нами бескрайнее звездное небо, ветер развевает наши волосы, и мы поем семейную песню:

Маленькие коробочки на склоне холма…

Сидя сзади, я размахиваю руками, будто дирижирую. Голос Фрэнка немного срывается на верхних нотах. Я смеюсь и зарабатываю укоризненный взгляд с переднего сиденья.

Маленькие коробочки на склоне холма,

Маленькие коробочки из дерьма…

— Просыпайся, малявка. — Фрэнк сжимает мою голую ногу, каким-то образом оказавшуюся у него за спиной. — Мы на месте.

Я открываю глаза и вижу, что все уже переоделись в традиционные для сикхов длинные белые шелковые туники с разрезами, а папа и Фрэнк намотали на головы тюрбаны.

— Давай я тебе помогу. — Кьяра расстегивает мой комбинезон и натягивает на мятую футболку специально сшитую тунику.

Выбравшись из машины в ночь, я пытаюсь вспомнить, что это за место. Мы идем по тихой улочке мимо мужчин в тюрбанах, а впереди высятся огромные открытые ворота. Я зеваю и чешу живот — почему-то я всегда так делаю, когда просыпаюсь. Бледно-желтая полная луна висит очень низко. Подошвы сандалий шлепают по земле.

Я обожаю, когда мы ходим вот так, все одинаковые. Все в белом. У Фрэнка и папы на поясе висят кирпаны — короткие изогнутые мечи, символ защиты тех, кому грозит беда. Их носят только мужчины.

Людей постепенно становится все больше, и они одеты так же, как и мы. Вокруг гордо вздымаются тюрбаны, длинные толстые косы змеятся по женским спинам. Многие оборачиваются на нас, но ведут себя вполне дружелюбно. Белые здесь редко бывают, даже одиночки, не то что целыми семьями.

У ворот служитель забирает наши сандалии, и мы моем ноги под краном, прежде чем перейти мелкий бассейн. Босые ноги скользят по мрамору, и я чуть не падаю. Мне кажется, что сверкающий дворец висит над огромным озером. Он отражается в водной глади, а вокруг него чернеет ночь. Я вижу и чувствую, что он огромен и что он не из этого мира. Золотой храм.

Мы идем по узкой дорожке, по сторонам плещется вода, и кажется, будто мы переходим в другой мир. Бархатный ночной воздух пахнет едкими благовониями. Я всего лишь девчонка с липкими от бананов руками и растрепанными хвостиками, но уже знаю, что не забуду это мгновение никогда, сколько бы ни прожила.

Высокие стены храма сходятся в позолоченный купол с яркими мозаиками и роскошными цветочными узорами. Я стою тихо, пытаясь справиться с сенсорной перегрузкой. Людей становится все больше, и все они выше меня. Громко и ритмично бухают барабаны-нагара. Фрэнк берет меня за руку.

— Пошли, Бхаджан, — улыбается он. — Подойдем поближе к Богу.

Мы залезаем на галерею, идущую вдоль второго этажа. Улыбающиеся люди освобождают нам место, и я устраиваюсь на скрещенных маминых ногах. Фрэнк и Кьяра садятся как можно дальше друг от друга. Здесь, наверху, тише, в больших арочных окнах нет стекол, и ветер свободно влетает внутрь. Я прижимаюсь к маме, слышу стук ее сердца и жду, когда начнется утренняя служба.

Снаружи поют, и голоса становятся громче. Проливается дождь розово-белых лепестков, и в храм торжественно вносят Сири Гуру Грантх Сахиб — священную книгу сикхов. Стоя под драгоценным пологом, жрец набирает в грудь воздуха и открывает книгу. Его длинная борода почти касается страниц, а сильный