Она никогда не верила, что ей суждено стать матерью. Материнство предполагало постоянные отношения с мужчиной, а она предпочитала их избегать.

– Но ты уверена?

– Да.

Когда реальность произошедшего проникла в ее потрясенное сознание, слезы тут же прекратились.

Внутри ее зародилась новая жизнь.

Чем бы ни закончился разговор с Кристианом, одно было ясно: эта жизнь, ее ребенок, – часть ее. Она даже не представляла, какие чувства принесет ей весть о беременности. Она уже любила его, этого маленького незнакомца, поселившегося в ней, и была готова на все, чтобы вырастить и защитить его.

Тишину в комнате нарушало лишь тяжелое дыхание Кристиана. Она еще никогда не видела его лицо – лицо одного из самых красивых мужчин в Европе – таким пустым.

– Прости меня.

Он сдвинул брови:

– За что?

– Это из-за меня. – С усилием она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. – Я не вовремя выпила таблетку.

Покачав головой, он взъерошил пальцами свои волосы:

– Почему же ты мне не сказала?

– Я не знала, что это так опасно.

– Не знала? Да это же основы биологии! – Он чертыхнулся вполголоса.

– Мне выписали эти таблетки из-за болезненных месячных, а не для контрацепции.

– Ты должна была сказать мне. Theos, если бы я знал, что ты пьешь их нерегулярно, я бы воспользовался презервативом.

– Мне правда жаль.

Его пальцы сжались в кулаки, костяшки побелели. Алессандра видела, что он вот-вот готов взорваться.

– Не обвиняй только себя, – наконец сказал он. – Виноваты мы оба. Мне следовало использовать презерватив, как обычно.

Алессандра закрыла глаза, пытаясь отогнать картины, на которых он был с другими женщинами.

– Кристиан… одна я не справлюсь, – проговорила она. – Мне нужна твоя помощь. Не деньгами… другая.

С деньгами вопросов не было. Она справится. У нее своя квартира, ее карьера на взлете…

Открыв глаза, она взглянула на его все еще изумленное лицо:

– Я хочу, чтобы ты дал мне слово – честное слово, что не оставишь меня и ребенка.

Впрочем, подумала она, это все равно будет лишь слово мужчины. А мужчины часто нарушают свои обещания. Конечно, он был отцом ее ребенка. Но ведь ее собственный отец был худшим из лжецов. Когда ее мать умирала, он обещал ей, что позаботится о детях, никогда их не бросит… И это была самая ужасная его ложь.

Лишь двоим мужчинам она могла доверять – брату и дедушке. И когда не так давно она узнала, что у деда были собственные мрачные тайны, это разбило ей сердце.

Если бы не смерть дедушки, она никогда не переспала бы с Кристианом. Она наткнулась на него в главном офисе модного дома «Монделли», после встречи с креативным директором компании, с которым она обсуждала предстоящую съемку для рекламной кампании. Кристиан заехал в «Монделли», чтобы позвать брата развлечься, но Рокко был в Нью-Йорке. А она… она никак не могла справиться с болью после смерти деда, и вечер с Кристианом был отличной возможностью хоть ненадолго отвлечься. Поэтому она быстренько уговорила Кристиана прихватить вместо Рокко ее. Она и представить себе не могла, что отправится с ним в постель.

Но это случилось. И теперь и ей, и Кристиану предстоит платить по счетам.

Она с нетерпением ждала, когда он скажет хоть слово. Внешне он был спокоен, но глаза смотрели настороженно. Она не могла ничего прочесть в его лице.

– Если о моей беременности узнают, на меня тут же налетят журналисты. Я уже пережила один такой скан дал и второго не переживу. Просто не могу.

От одного воспоминания о давних событиях у нее вспотели ладони, а в желудке неприятно заныло. О, она отлично помнила те ужасные дни, когда папарацци осаждали виллу Монделли, сделав ее пленницей в собственном доме. Ей никогда не было так страшно и одиноко.

– Если я смогу надеяться, что ты поддержишь нас, когда это потребуется мне или ребенку, я снова смогу заснуть, – произнесла она.

Кристиан взял бутылку с бурбоном, достал бокал и, щедро плеснув туда жидкости, протянул ей. Она покачала головой.

– Ну конечно. – Он жадно отпил сам. – Ты же беременна. Ты сегодня не пила?

– Маленький бокал шампанского, для тостов, – и все.

Поднявшись, он подошел к окну и стал задумчиво разглядывать открывавшийся вид.

– Ты мне поможешь? – настойчивее спросила Алессандра. Она должна была это узнать, хоть и не представляла, что будет делать, если он откажет ей. Сломается? Уйдет в монастырь? Нет, она не сделает ни того ни другого. Ради зародившейся в ней жизни она выдержит.

– Так что? Ты поддержишь ребенка? Ты станешь ему отцом?

У Кристиана звенело в ушах. Звон не умолкал с того момента, как Алессандра сообщила ему о своей беременности. Он смотрел на ее пока еще плоский живот под сиреневым платьем. Ничто пока не говорило о том, что там, внутри, зародилась новая жизнь.

Жизнь, которую они создали вместе.

Его ребенок.

Он станет отцом.

Подумав об этом, он вдруг вспомнил собственного отца. Он ушел из семьи, когда Кристиан был еще совсем малышом, и память не сохранила черт его лица. В его жизни от отца не осталось ничего, даже фотографий: мать сожгла их все. С детства они с матерью были вдвоем. Жизнь матери была полна обиды и злости. Она стала такой потому, что отец бросил их.

Он никогда так не поступит.

Он поднял взгляд и посмотрел Алессандре прямо в глаза, полные страха и неуверенности. Она изо всех сил пыталась казаться храброй, но руки у нее дрожали. Она то и дело прикусывала нижнюю губу в ожидании ответа.

Он знал, как он должен ответить.

– Да, – кивнул он. – Я поддержу и тебя, и ребенка. Но взамен я прошу тебя выйти за меня замуж.

Гребень, поддерживавший волосы Алессандры, слегка царапал ее кожу с самого утра, но сейчас эта боль почему-то показалась ей невыносимой, и она выдернула его, вскакивая и убирая волосы с лица. Она молчала, не в силах подобрать слова.

– Понимаю, для тебя это шок, – наконец проговорила она. – Но брак?..

– Да, брак.

Она покачала головой:

– Пожалуйста, не говори того, о чем утром, взглянув на ситуацию трезво, будешь жалеть.

– Утром ничего не изменится. Ты по-прежнему будешь беременна.

– И по-прежнему не захочу выходить за тебя.

– Алессандра, – он старался говорить сдержанно, – подумай сама! Это же очевидно. После нашей свадьбы у ребенка будет статус.

– Мы живем не в девятнадцатом веке. Теперь ни кто не смотрит косо на детей, рожденных вне брака.