— Айви Буллитпот, — сказала она с вызовом, — ты уверена, что готова к моей чистке лица?

Все клиентки в полном молчании смотрели на журналистку. Они были напуганы грозным тоном старушки. Все, кроме Айви, которая дерзко ответила:

— Мои читательницы называют ваши маски просто божественными, Франциска.

Клиентки закивали, обмениваясь понимающими взглядами.

Не переставая помешивать сомнительного вида жижу, Франциска пристально смотрела на Айви, и её глаза в обрамлении мелких морщинок сверкали, как жемчужины.

Настала очередь Елены.

— Ваши читательницы весьма любезны, дорогая, и мы очень рады принять вас в нашем салоне! — пропела Елена, приближаясь к Айви своей походкой фотомодели. — Добро пожаловать в Примроуз! Вы не возражаете, если мы начнём с маникюра, а мои коллеги пока немного отдохнут?

— Похоже, они несколько не в духе, — ответила Айви, кивая на Эрминию и Франциску.

— Не обращайте внимания, они просто устали. У нас, знаете ли, очень много работы. А они не привыкли к популярности, к интервью, к журналистам… А сейчас давайте выберем цвет лака. Как вы относитесь к цвету красного лука Тропеи?

— Даже и не знаю… Нет ли у вас… шотландского лака? — спросила Айви, исчезая в сопровождении Елены в маникюрном кабинете.

Франциска и Эрминия обменялись долгим тревожным взглядом. В этот самый момент дверной колокольчик зазвонил снова.

На этот раз бабушке Эрминии не нужно было смотреть в сторону двери, чтобы узнать, кто пришёл. Приближение своей обожаемой внучки она чувствовала безошибочно.

— Лейла, наконец-то!

— Привет, бабушка! Извини, я опоздала, я была в парке и…

— Иди сюда, моя лохматенькая, и поцелуй меня. Голову тебе помоет парикмахер, а бабушка Эрминия будет только обнимать свою внученьку.

Бабушка звала её «моя лохматенькая» потому, что, как она говорила, Лейла никогда не была аккуратно причёсана, но при этом всегда оставалась красивой. Было непросто удержаться от искушения взять в руки ножницы, расчёску и фен и наконец привести волосы внучки в порядок. Но это было невозможно. Лейла всегда хотела одну и ту же стрижку: «Чтобы, когда я играю, волосы не падали на глаза!» Эрминия улыбалась: такой уж была её внучка, её совсем не интересовали заколки и маски красоты. Единственной настоящей страстью Лейлы была кельтская арфа.

— Фу, сколько нежностей! — пробурчала Франциска, повернувшись спиной к всё ещё стоявшим в обнимку бабушке и внучке, после чего направилась к двери с ручкой в виде шара.

— Привет, тётушка Френки! — крикнула ей вслед Лейла.

Лучшая подруга её бабушки была, по мнению Лейлы, самой большой ворчуньей на свете. Она никогда не улыбалась и не смеялась, а только язвила, давая понять, что она никого и ничего не боится: «Я столько повидала, что теперь могу насмехаться над всеми столько, сколько мне заблагорассудится!»

Из подруг бабушки больше всех ей нравилась Елена. И не только потому, что она всегда правильно подпиливала ей ногти, что было так важно для игры на арфе, но и потому, что Елена была для неё как старшая сестра, с которой, к счастью, не нужно спать в одной комнате.

— Елена там? — спросила девочка, направляясь к маникюрному кабинету.

Неожиданно Эрминия вспомнила про Айви и подскочила на месте.

— Лейла, не входи туда! — воскликнула она тревожно.

Это случилось снова: уже второй раз за день её волосы взъерошились сами по себе. Когда Лейла подошла к кабинету, её кудряшки встали дыбом, как у испуганной кошки. Но ведь сейчас она находилась не в парке вместе с белками. Сейчас она была среди целой толпы людей! Вот, например, эта женщина в клетчатой одежде наверняка заметила те странности, что происходили с ней, и теперь разглядывала Лейлу так, что той стало неуютно. Елена как раз накладывала на ногти последний слой шотландского лака, низко наклонившись над руками клиентки, и не видела, как вошла Лейла. Айви же, прекрасно разглядевшая девочку в отражении огромного зеркала на противоположной стене кабинета, вытаращила глаза так, как будто увидела монстра с четырьмя головами! Коварная журналистка развернула кресло и осмотрела Лейлу с головы до ног, как будто читая её мысли, и с вкрадчивостью змеи произнесла:

— Здравствуй, милая девочка. Как тебя зовут?

В тот же самый момент послышался голос Елены:

— Лейла, выйди отсюда немедленно! — Потом она постаралась взять себя в руки: — Сейчас я занята, поговорим позже.

Схватив девочку за руку, Франциска вывела её за дверь.

— Подожди! — запротестовала Лейла. — Дай мне взять мою арфу.

Выглянув в салон, Айви Буллитпот увидела, как девочка уходит, держа в руках футляр со своим любимым музыкальным инструментом.

Эрминия направилась к коварной журналистке, нацепив на лицо самую лучезарную улыбку:

— Прелестно! Божественный маникюр, дорогая! У такой занятой дамы, наверное, ещё масса дел… Не тратьте времени на оплату, мы будем счастливы считать вас нашим гостем.

Бабушка Эрминия запнулась на последних словах — она совсем не умела говорить неправду.

— Думаю, я ещё немного здесь задержусь. Это место становится всё более и более интересным, — ответила Айви, постукивая шотландскими ногтями по косяку двери. — Мне бы нужно привести в порядок и волосы, — дьявольским голосом заключила она.

Эрминия вопросительно посмотрела на Елену: увидев, что та кивнула, взяла ножницы и начала их точить.

— Ну хорошо, — сказала она, — да будет красота!

Тронув точным и резким движением руки диапазон на колонне арфы, миссис Пюррет вслушалась в вибрирующую в воздухе ноту ЛЯ, затем взяла ключ и чуть-чуть подтянула струну, подправляя звук. Она коснулась красной струны ДО, затем — золотой ЛЯ и наконец струны СИ, прикрыв глаза, чтобы понять, насколько точна была настройка. Когда она вновь открыла их, на пороге комнаты со страдальческой гримасой на лице стоял Флориан. Изо рта у него вытекала красная струйка.

— Маленький мой, — произнесла она так спокойно, как если бы они всей семьёй мирно восседали за воскресным завтраком, — это любимый папин соус, не нужно использовать его для шуток.

Лиза Пюррет, мама Флориана, никогда не сердилась.

Флориан перепробовал всё на свете, но без толку. На школьном выступлении, например, он подложил на стулья всех девочек в классе подушки-перделки, но это не вызвало у неё ничего, кроме вздоха. А ведь десять одновременно взрывающихся подушек-перделок не могут не шокировать. Все девочки покраснели от стыда, а родители в зале взволнованно зашептались. Но мама даже ничуточки не рассердилась.